Надежда (монотонно, даже тупо). Я только за угол завернула, ноги сами встали. Он сзади в машине... далеко ещё был... ещё грузовик встал... заглох... он не видел, наверное. Иначе бы сразу рванул. А тут этот дядька... Как будто ждал... Знал как будто. Жить говорит, хочешь? А я молчу... И ноги встали... Встали и стоят. А он как-то взял меня... А я крикнуть хотела, а голос тоже пропал. Наверное, правда, жить... Хотелось... А он вдруг отпустил, а пояс уже в руке... Потом за руку взял и в подвал спихнул. Я слышала, как Салман проехал... У его машины звук такой... (истерично). Такой... звук...звук...такой...такой...
Олигарх. В этом месте я должен расчувствоваться и пустить скупую мужскую слезу?! Давай без истерик.
Надежда (сразу успокаиваясь). Когда вешали, да, я тоже жить хотела. Я и не думала... Даже страшно не было... Сначала...Там тётя Зина была, она у нас в школе поварихой была, добрая была. Готовила вкусно.... бефстроганов с пюре... И котлеты тоже...
Ванька. Зинка? Наша Зинка?
Надежда. Я напишу. Не хочу умирать. И никогда не хотела.
Олигарх. Вот и дело. Ты пока пиши, а ты, Ванька, прошвырнись по нашим синявкам, собери секенхенд, какой найдёшь. Скажи, я сказал. Для моей женщины. (Надежда резко встаёт, но он продолжает, не обращая внимания). Ей в этом наряде нельзя оставаться.
Ванька. Т-твоей?
Олигарх. А ты что, хочешь от всяких Ричардов отбиваться? Пусть считается моей, лезть не будут. Поживёт пока там (указывает за спину), дальше видно будет. А я пока прикорну немного. Что-то устал я сегодня. (Надежде). Чего встала, садись пиши. Не боись, не трону я тебя, ты не в моём вкусе. Мне блондинки предпочтительнее. (Надежда медленно развязывает платок, под ним пшенично светлые волосы). Ни хрена себя.
Надежда. У меня волосы бабушкины. Светлые.
Олигарх. Беру свои слова назад. Про блондинок. Короче не трону. (Ваньке). Чего хавальник разинул, тащи одежду!
Ванька. Я... Я быстро! (Бежит к выходу).
Олигарх. Эй! Да передай всем, завтра утром собрание. Общее. Думать будем.
Ванька. А где?
Олигарх. Где всегда, в роще.
Ванька. А во сколько?
Олигарх. Сказал же, утром!
Ванька. Олигарх, ты прости, но твоё утро…
Олигарх. Вот, доставучий же ты, Иван! Как встану, так и утро.
Ванька. Понял, значит в роще в двенадцать.
Олигарх. Давай, в десять. Я встану.
Ванька. Понял. В одиннадцать так в одиннадцать.(Убегает).
Олигарх (вдогон). В десять! (Надежде).Хороший парень, смотри, не обидь его... (Идёт к лежанке).
Надежда(удивлённо). Я?
Олигарх. Всё. Отбой. Я спать, а ты пиши. (Ложится, приудобливается, говорит уже полусонно). Допишешь, тоже спать ложись, там найдёшь, что подстелить, а завтра соорудим что-нибудь.
Надежда. Спа... Спокойной ночи.
Олигарх. Ага.
Надежда. И спасибо вам.
Олигарх. Своё спасибо на бумаге... изложишь... а завтра...
Олигарх бормочет что-то невнятное и засыпает. Надежда садится и начинает писать. Вся сцена погружается в полумрак, а затем Надежда, стол и вообще правая половина сцены «исчезают», слабоосвещённой остаётся только лежанка Олигарха. Через минуту тусклое освещение расширяется почти до ящика, на котором сидела Надежда. В центре сцены появляется стол с двумя стоящими рядом, «лицами» к зрителям, огромными тронами, один повыше, другой пониже. Ближе к зрителям, прямо на полу, кругом, в белых смокингах сидят по-турецки Рудик, Ричард, Евгений Васильевич и Крыс. Ричард напротив Крыса, а Евгений Васильевич напротив Рудика. От их спин, ложатся тени, под прямыми углами друг к другу. В центре образованного ими «круга в кресте», лежит голый, как бы распятый, Ванька, на животе которого, они молча режутся в карты. Когда они говорят, то продолжают играть, не глядя на Олигарха и Надю. Входит Надя с большой хозяйственной сумкой. Вытаскивает из сумки кастрюльку, термос, французскую булку. Олигарх поднимается и садится на лежанке с закрытыми глазами.
Надя. Вот, поесть принесла. Совсем не ешь ничего.
Олигарх. Я ем.
Надя. Ну конечно, её родимую.