В наличии старомодная жестяная ванна, намертво закреплённая лейка душа с деревянным поддоном под ноги внизу, несколько тазиков, пара мочалок общественного пользования, да куски мыла из тех, что потом в СССР назовут хозяйственным. Даже горячая вода потекла чистая, и притом — сразу!
Вымывшись до скрипа, будто смывая с себя неприятности и дурное настроение, вернулся в номер и задумался, не без труда заставив мозг работать. На «Ольборге» я как мог отстирал и починил одежду — достаточно, чтобы не косились прохожие и не останавливали полицейские, но совершенно недостаточно для того, чтобы чувствовать себя в должной степени уверенно.
— В прачечную сдать… — задумался, кусая губу и машинально отмечая, что нужно бы купить крем и привести обветренную, воспалённую кожу в относительный порядок, — проблемка! Распороть одежду и вытащить ценности труд невелик, сделаю. А вот не поймут ли в прачечной этого? Поймут, непременно поймут!
Задумываюсь, прикидывая все «за» и «против»…
— Впрочем, а не всё ли равно? — решаю наконец, — Мелкой контрабандой промышляют, наверное, все моряки, по крайней мере — время от времени. Не удивятся.
— Надеюсь, я не сильно выбиваюсь из этого образа, — подытоживаю решение, и достаточно быстро распарываю тайники в одежде, вытаскивая золотые монеты, английские фунты, американские доллары, швейцарские франки и...
… увы, но и рубли тоже. Какую-то ценность они имеют, и насколько я помню, как минимум несколько лет будут иметь хождение на территории Российской Империи, даже развалившейся на части. Понятно, что столь ненадёжную валюту стоит обменять как можно быстрее, равно как и обесценивающиеся на глазах французские франки.
Ещё раз перепроверил, всё ли на месте? На месте… Отставив рубли в номере, разве что запихав их под матрас, рассовал пачки купюр и столбики монет по телу и отправился в прачечную, которую подсказал мне радушный портье.
Далеко идти не пришлось. Пройдя несколько домов, повертел головой, ориентируясь на местности, и решительно свернул за угол.
Скрипучие деревянные ступеньки, низкий вход, специфические влажные запахи из приотворённой двери… Решительно берусь за ручку и вхожу в помещение с несколько облупившимися стенами, в котором царствовал немолодой, здоровенный, но несколько рыхлый мужик с недовольной похмельной рожей.
Буркнув что-то нечленораздельное в ответ на моё приветствие, он нехотя, будто делая одолжение, принял у меня узел с одеждой. Вытаскивая вещи, он встряхивает их и тщательно осматривает, кривя рожу и набивая цену.
Я уже было подумывал забрать вещи и отправиться искать другую прачечную, как его позвали из задних комнат, и на смену ему вышла очаровательная молодая женщина лет двадцати пяти. Рыженькая, фигуристая, с красивым лицом той чеканной лепки, какая часто бывает на скульптурах, но очень редко в жизни, она оказалась настолько в моём вкусе, что у меня чуть не выбило пробки.
— Молодой господин хочет отдать бельё в стирку и починку? — проворковала она чудесным грудным голосом, встряхивая мои подштанники перед собой и разглядывая мотню.
— А? Хм… да, — отзываюсь, внезапно охрипнув и пялясь на неё совершенно бесцеремонно, тем похабным взглядом, за который в более приличном обществе можно получить по морде.
« — Богиня!! — пульсирует в висках…
… и в штанах с этим утверждением более чем согласны!
Она настолько хороша, настолько секси…
… а потом она подняла глаза, и в них отразилась та тщательно замаскированная блядинка, которую я всегда ценил. Подозреваю, в моих глаза тоже отразилось… что-то.
Рыженькая фыркнула совершенно как лисичка и окатила меня весёлым взглядом женщины, которая знает, что она хороша, умеет этим пользоваться, и безо всякого стеснения морочит головы своим поклонникам.
« — Облом», — констатировал во мне взрослый и поживший мужчина, но семнадцатилетний юнец не сдавался вопреки очевидным сигналам.
— Сложная работа… — качает она головой, и тяжёлая грива медно-рыжих волос качается в такт. Киваю, не слушая цены, и вижу только раскачивающиеся локоны, розовое ушко и высокие холмики грудей, таящиеся под тканью простенького платья.
Забрав часть вещей, она скрылась в задней комнате, и я перевёл дух, покрутив головой.
— Вот чертовка!
Будто отзываясь, из дверного проёма выглянула сперва хорошенькая фру, внимательно меня оглядев, а потом ещё одна, похожая, но несколько моложе и не столь красивая. Потом они выглянули ещё раз... какое-то шуршание, голоса…
… а потому фру с очаровательным именем Эмма вышла ко мне, и кажется, она несколько поменяла своё мнение обо мне!
— … А-алекс, — тянула она мурлыкающе, гладя маленькой ручкой ткань моей рубашки, лежащей перед ней, — такое мужественное, красивое имя! Но в вас чувствуется что-то варварское… Скажите, Алекс, вы русский?
— Русский, — признался я, чуть напрягшись. Я… признаться, это очень глупо, но здесь, в Европе, я больше русский, чем в России!
Понятие «национальность» я не то чтобы считаю вовсе устаревшей, по крайней мере, не в начале двадцатого века, но чем-то вторичным. Важнее воспитание, образование, мироощущение, какие-то культурные ценности и парадигмы, но никак не генетика и не язык.
Но и отказываться от своей «русскости» не собираюсь! Право слово… какое-то предательство иначе выходит, по крайней мере — сейчас.
« — Да и хер с ней с русофобкой чёртовой, — мрачно протянула взрослая часть меня, а потом, без перехода, — Напьюсь сегодня…»
— Да-а? — заинтересованно протянула фру Эмма, — Как интересно…
… и глазами — хлоп! А я, хм… тоже отреагировал — пуговица от ширинки оторвалась. Не от… этого самого, а просто — совпало. Но кажется…
— Всегда мечтала познакомиться с русским варваром поближе, — прошептала фру, перегибаясь через стойку и почти качаясь своими губами моего уха.
— … удачно!
Несколько минут флирта, когда важнее не слова, а намёки, взмахи ресниц, поворот головы и участившееся дыхание, и…
… всё совершенно ясно.
— Где ты остановился? — шепчет она почти неслышно припухшими губами, стоя мучительно близко. Называю отель…
— Иди… — велит она, — я следом. Ну же!
Сердце колотится так, будто ЭТО мне предстоит в первый раз, хотя что в той, что в этой жизни я был далёк от эталонов скромности. Выхожу, чуть придержав дверь и оглядываясь мимолётно, но так, чтобы запечатлеть каждое мгновение…
Вижу не только Эмму, но и её более молодую и менее совершенную копию. Сестра? Племянница? Плевать…
Иду в отель по раскачивающейся земле, не видя ничего и никого. По лестнице не захожу, а взлетаю! Трясущейся рукой вставляю ключ в дверь и срываю с себя верхнюю одежду. Ладонь к лицу, дышу… едва заметно пахнет мятой. Ах да, я почистил зубы, когда мылся. Минута…
… и вот она, Эмма. Какая-то накидка поверх, хотя кого этот маскарад обманет! Плевать…
Раздеваем друг друга, и вот мы обнажены. Я пожираю глазами её фигуру, и… Боже, как она хороша! Тонкая, узкая талия, выраженные бёдра с округлым приподнятым задом. Грудь высокая, в форме чаши, с тёмно-розовыми вздёрнутыми сосками. Кожа чистая, без родинок и прыщиков, и кажется, будто светится изнутри. Она пахнет мёдом и молоком, а ещё — женщиной...
Делаем шаг навстречу друг другу и…
… На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
— Не ищи меня, — просит она, приводя себя в порядок.
— Я…
— Не ищи! — приказывает Эмма, затыкая рот длинным поцелуем, — Не надо! Дай Слово! Ну!