— Это чем-нибудь поможет?
Я подпрыгнула. Дуайт Шейлс появился из своего внутреннего офиса и теперь стоял в дверях.
Плачущей девочки уже не было, и я слышала шум шагов учеников, переходивших из класса в класс.
— Вы меня напугали, — сказала я, поглаживая себя по груди.
— Извините. Вышел из офиса. У меня в два конференция, но до этого мы можем поговорить.
Возьмите бумаги.
Я собрала документы и пошла за ним.
— Садитесь.
Его манеры изменились.
Добродушный человек, которого я видела раньше, исчез. Теперь он казался сдержанным, осторожным в словах и по-деловому кратким, как будто двадцать лет общения с неуправляемыми подростками сделали его сухим со всеми. Я подозревала, что его манеры в любом случае вернутся к автократическим, его тон граничил с командным. Он привык быть главным. С виду он казался привлекательным, но в его симпатичной внешности были заметны предупреждающие знаки. Его тело было в хорошей форме. Он был похож на бывшего военного, привыкшего действовать под огнем. Если бы он был спортсменом, я бы определила его как эксперта в стрельбе по тарелочкам. Его играми могли быть гандбол, покер и шахматы. Может, когда-то он был открытым, уязвимым или мягким, но сейчас он был закрыт, и единственным доказательством какой-то теплоты было его общение с Джолин.
Видимо, смерть жены прорвала оболочку его самоконтроля. В том, что касалось горя, до него еще можно было достучаться.
Я села, положив толстую папку на стол перед собой. Я не нашла ничего выдающегося, но сделала несколько заметок. Ее прежний адрес. Дата рождения, номер социального страхования, голые кости данных, сделавшиеся бессмысленными после смерти.
— Что вы о ней думали? — спросила я его.
— Она была крепким орешком.
— Я так и поняла. Кажется, она провела половину времени, наказанная.
— Самое меньшее. Что меня больше всего огорчает, в любом случае, и вы можете спросить об этом других учителей, это то, что она была очень привлекательным ребенком. Умная, вежливая, дружелюбная, по крайней мере, со взрослыми. Не могу сказать, что ее очень любили одноклассники, но с учителями она была приветлива. Вы садитесь с ней побеседовать и кажется, что ваши слова до нее доходят. Она кивает и соглашается, издает подходящие звуки, а потом поворачивается и делает именно то, за что ее наказали вначале.
— Можете привести пример?
— Все, что хотите. Она прогуливала занятия, опаздывала, не сдавала задания, отказывалась проходить тесты. Курила на территории школы, что тогда было строго запрещено, хранила алкоголь в своем шкафчике. Учителя на стенку лезли. Дело не в том, что то, что она делала, было хуже, чем делали другие. Она просто не чувствовала себя виноватой и не собиралась исправляться. И что было с ней делать? Она могла сказать что угодно, чтобы соскользнуть с крючка. Эта девочка была убедительной. Она могла заставить вас поверить своим словам, но это испарялось в ту минуту, когда она выходила из комнаты.
— У нее были подруги?
— Я никогда не видел.
— Были у нее дружеские отношения с кем-нибудь из учителей?
— Сомневаюсь. Можете поспрашивать учителей, если хотите.
— Как насчет неразборчивости в связях?
— Я слышал сплетни об этом, но у меня никогда не было конкретной информации. Это бы меня не удивило. У нее были проблемы с самооценкой.
— Я говорила с ее одноклассником, который утверждал, что там просто был дым столбом.
Шейлс покачал головой.
— Мы немного могли сделать. Мы отправляли ее два или три раза на профессиональную консультацию, но, конечно, она ни разу не ходила.
— Я так поняла, что школьные консультанты тоже не добились успеха.
— Боюсь, что нет. Думаю, вы не можете обвинить нас в неискренности нашей тревоги, но мы не могли заставить ее делать что-либо. И ее мать не помогала. Я бы хотел, чтобы мне платили по пятаку за каждую записку, которую мы посылали домой. Правда в том, что нам нравилась Джин и мы думали, что у нее есть шанс. Кажется, с какого-то момента, у миссис Тимберлейк опустились руки. Может, у нас тоже. Сейчас, оглядываясь на ситуацию, я чувствую себя плохо, но не знаю, что бы мы могли сделать по-другому. Она одна из тех детей, кому не повезло. Жалко, но ничего не поделаешь.
— Как хорошо вы знаете миссис Тимберлейк?
— Почему вы спрашиваете?
— Мне платят за то, что я спрашиваю.
— Мы друзья, — ответил он после небольшого колебания.
Я подождала, но он не продолжал.
— Как насчет парня, с которым она якобы встречалась?
— Об этом рассказывали много историй после ее смерти, но я никогда не слышал имени.
— Вы помните что-нибудь еще, что может помочь? Кого-то, кому она могла довериться?
— Нет, насколько я помню. Вообще-то была одна вещь, которая всегда казалась мне странной. Пару раз той осенью я видел ее в церкви, что ей совсем не подходило.
— В церкви?
— У Боба Хоуза. Не помню, кто мне говорил, но был слух, что ей нравился парень, который руководил там юношеской группой. Как же его звали? Погодите.
Он поднялся и подошел к двери в главный офис.
— Кэти, как звали парня, который был казначеем в выпускном классе в тот год, когда убили Джин Тимберлейк? Ты его помнишь?
Последовала пауза и бормочущий ответ, который я не расслышала.
— Да, это он. Спасибо.
Дуайт Шейлс повернулся ко мне.
— Джон Клемсон. Его отец — адвокат Фаулера, да?
Я остановилась на маленькой стоянке позади офиса Джека Клемсона. Солнца не было, дул прохладный бриз. Мужчина подстригал кусты в боковом дворике.
Я поднялась на крыльцо, подождав минуту, перед тем, как войти. Всю дорогу я репетировала, что сказать, испытывая раздражение за то, что он скрыл информацию. Может быть, она не относилась к делу, но это уж мне решать. Дверь была открыта, и я вошла в фойе.
Женщина, которая подняла взгляд, должна была быть его постоянной секретаршей. Ей было за сорок, миниатюрная, волосы выкрашены хной в рыжий цвет, проницательные зеленые глаза и серебряный браслет в виде змейки, обвившейся вокруг запястья.
— Мистер Клемсон на месте?
— Он вас ждет?
— Я пришла, чтобы сообщить ему данные по делу. Меня зовут Кинси Миллоун.
Она рассматривала мою одежду, взгляд путешествовал от свитера к джинсам и сапогам, с едва заметной тенью отвращения. Я, наверное, выглядела, как некто, обвинявшийся в мошенничестве с государственным пособием.
— Минутку, я проверю.
Ее взгляд говорил «маловероятно».
Вместо того, чтобы позвонить, она встала из-за стола и засеменила через холл к его офису, юбка-клеш подергивалась при ходьбе на ее маленьких бедрах. У нее было тело десятилетней девочки. В ее отсутствие я обследовала стол, пробежала документ, над которым она работала. Чтение вверх ногами — это лишь один из скрытых талантов, который развился у меня при работе частным детективом.
«и ему запрещается беспокоить, досаждать, угрожать или причинять вред истцу…»
Для современного брака это звучит, как добрачное соглашение.
— Кинси! Привет, рад вас видеть! Проходите.
Клемсон стоял в дверях своего офиса. Он был без пиджака, воротник расстегнут, рукава закатаны, галстук перекосился. Габардиновые брюки выглядели как те же самые, в которых он был два дня назад, помятые сзади и на коленях. Я прошла за ним в офис, в кильватере сигаретного дыма. Секретарша просеменила обратно к своему столу, источая неодобрение.
Оба стула были завалены книгами, клочки бумаги торчали там, где он решил сделать закладку. Я постояла, пока Джек не освободил мне место, чтобы сесть. Он обошел стол, шумно дыша. Потушил сигарету, покачивая головой.
— Потерял форму.
Он сел, откинувшись в своем вращающемся кресле.
— Что же нам делать с этим Бэйли? Парень совсем чокнутый, сбегать таким образом.