Вы, наверное, думаете: «Ну и видок у нее!»
— Вовсе нет. Вы выглядите нормально. -
Я говорю неправду все время. Один лишний раз никому не повредит.
— Я — диабетик, — сказала Ори, как будто я спрашивала. — Всю жизнь была и вот чем это закончилось. У меня онемение конечностей, проблемы с почками, больные ноги и теперь, к тому же, развился артрит.
Она протянула мне руку для изучения. Я ожидала увидеть суставы, распухшие как у профессионального боксера, но, по-моему, они выглядели нормально.
— Очень жаль слышать это. Вам, должно быть, тяжело.
— Я подумала и решила, что не буду больше жаловаться. Если я кого-то и презираю, то людей, которые не могут принять свой жребий.
— Мама, ты, кажется, просила чаю. А вы, Кинси, выпьете чашечку?
— Пока не хочу, спасибо.
— И мне не надо, — сказала Ори. — Я уже расхотела, но ты можешь приготовить для себя.
— Я поставлю воду. — Энн вышла из комнаты. Я стояла там, желая сделать то же самое.
Квартира во многом походила на офис: золотистое ковровое покрытие, раннеамериканская мебель. Картина, изображающая Иисуса, висела на стене в ногах кровати. Его ладони раскрыты, глаза подняты к небесам — нарисовано, без сомнения, сообразно вкусам Ори.
Она проследила мой взгляд.
— Это картину подарил мне Бэйли. Вот таким он был мальчиком.
— Очень мило, — ответила я и решила порасспросить ее, пока возможно. — Как он оказался замешанным в дело об убийстве?
— Ну, это не его вина. Он попал в дурную компанию. Он не очень хорошо учился, и после окончания школы не мог найти работу. А потом он связался с Тэпом Грэнджером. Я это ненавидела с той минуты, как он попался мне на глаза, они вдвоем пропадали допоздна и попадали в неприятные истории. У Ройса были приступы.
— Бэйли тогда встречался с Джин Тимберлейк?
— Думаю, что да, — ответила Ори, очевидно не очень хорошо помня детали после прошедших лет.
— Она была милая девочка, несмотря на то, что все говорили о ее матери.
Зазвонил телефон, и она потянулась к прикроватному столику за трубкой.
— Мотель. Угу, правильно. Этот месяц, или следующий? Минутку, я проверю.
Она подвинула к себе журнал бронирования номеров, взяла заложенный в него карандаш. Я смотрела, как она перевернула страницу на март, внимательно вглядываясь в написанное. Ее тон, когда она обсуждала бизнес, был полностью деловым. Пропадала вся немощь, которой была отмечена ее обычная речь. Она лизнула кончик карандаша и сделала пометку, обсуждая ширину кроватей.
Я воспользовалась случаем и отправилась на поиски Энн. Дверь в задней стене вела в коридор с комнатами, расходящимися в обе стороны от центрального коридора. Справа была лестница, ведущая на верхний этаж. Я услышала звук льющейся воды, а затем легкое постукивание чайника на огне, из кухни, слева от меня.
Было трудно представить себе общий план этажа, и я предположила, что квартира была выкроена из нескольких комнат мотеля посредством выкидывания внутренних стен.
То, что получилось, было просторным, но сляпанным на скорую руку и напоминало лабиринт. Я заглянула в комнату на другой стороне коридора. Столовая с ванной. Проход в кухню был через что-то вроде алькова, где вешают одежду. Я остановилась в дверях.
Энн расставляла чашки и блюдца на алюминиевом подносе.
— Вам помочь?
Она покачала головой. — Посмотрите квартиру, если хотите. Папа сам ее построил, когда они с мамой поженились.
— Хорошая.
— Ну, сейчас уже нет, но для них это было идеальным. Мама еще не дала вам ключ? Вы, может быть, хотите занести свои вещи. Думаю, она поселила вас в двадцать вторую комнату, наверху. Она с видом на океан и маленькой кухонькой.
— Спасибо. Это замечательно. Сейчас занесу вещи. Я надеюсь сегодня поговорить с адвокатом.
— Кажется, папа назначил для вас встречу с ним на час сорок пять. Он, наверное, захочет пойти с вами, если будет чувствовать себя получше. Он любит руководить. Надеюсь, это ничего.
— Вообще-то, нет. Я бы хотела пойти одна. Ваши родители выгораживают Бэйли, и мне не хотелось бы отвлекаться на это, когда я пытаюсь понять суть дела.
— Да, хорошо. Я вас понимаю. Попробую отговорить папу.
Вода заклокотала на дне чайника. Энн достала чайные пакетики из красно-белой металлической банки. Кухня была старомодной. Линолеум в бежевую и зеленую клетку походил на вид с воздуха на поля с сеном и люцерной. Газовая плита белая, с хромовой отделкой. Мелкая раковина из белого фаянса, поддерживаемая двумя толстыми ножками.
Маленький холодильник с округлыми краями и пожелтевший от времени, наверное, с морозилкой величиной с хлебницу.
Чайник засвистел. Энн выключила газ и налила кипяток в белый чайничек.
— Какой вы любите?
— Обычный.
Я последовала за Энн обратно в гостиную, где Ори пыталась встать с кровати. Она уже спустила ноги, рубашка задралась, обнажив морщинистую белизну ее ляжек.
— Мама, что ты делаешь?
— Мне опять нужно на горшок, а тебя не было так долго, что я не могла ждать.
— Почему ты меня не позвала? Ты знаешь, что тебе нельзя вставать без помощи. Честное слово!
Энн поставила поднос и устремилась на помощь матери. Ори тяжело встала, широкие колени задрожали, приняв ее вес. Двое неуклюже проследовали в соседнюю комнату.
— Я могу пока достать вещи из машины.
— Да, давайте. Мы недолго.
Океанский бриз был холодным, но вышло солнце. Я прищурилась, оглядывая город, где поток пешеходов увеличился с приближением полудня.
Две молодые мамаши перешли через дорогу вялой походкой, а собака бежала за ними, с пластмассовой тарелкой в зубах.
Февраль — не туристический сезон, и пляж был пустынным. Единственные звуки — шум прибоя и высокое, тонкое завыванье маленького самолета над головой.
Я забрала свой вещевой мешок и пишущую машинку и вернулась. Когда я достигла гостиной, Энн помогала Ори лечь в кровать. Я ждала, когда они меня заметят.
— Мне пора обедать, — капризно сказала Ори.
— Хорошо, мама. Давай сделаем тест. Мы должны были сделать его давным-давно.
— Я с этим шутить не хочу! Я не настолько себя хорошо чувствую.
Я видела как Энн сдерживается, чтобы не реагировать на тон матери. Она закрыла глаза.
— У тебя сильный стресс. Доктор Ортего хочет, чтобы ты была очень осторожна, пока он не увидит тебя в следующий раз.
— Мне он этого не говорил.
— Это потому, что ты с ним не разговариваешь.
— Ну, я не люблю мексиканцев.
— Он не мексиканец, он испанец.
— Я все равно не понимаю ни слова из того, что он говорит. Почему у меня нет нормального доктора, который говорит по-английски?
— Я сейчас вами займусь, Кинси, — пробормотала Энн, увидев меня. — Дайте мне сначала разобраться с мамой.
— Я могу отнести вещи наверх, если вы мне скажете, куда.
Произошел краткий территориальный диспут, когда они спорили, куда меня поместить.
В то же время Энн достала ватные шарики, спирт и какие-то полоски для тестов, запечатанные в бумажный пакет.
Я поневоле смотрела, как Энн протерла матери подушечку пальца и проколола ее ланцетом. Меня просто перекосило от отвращения. Я передвинулась к книжному шкафу, симулируя интерес к названиям на полках. Куча вдохновляющего чтения и конденсированная версия книг Леона Уриса. Я вытащила первую попавшуюся книгу и стала перелистывать, блокируя сцену за спиной.
Я выждала приличное время, поставила книгу на место и осторожно повернулась. Энн, видимо, считала результаты теста с дисплея у кровати и наполняла шприц из маленького пузырька с бледной, молочной жидкостью, как я предположила, инсулином.
Я занялась изучением стеклянного пресс-папье, со святым семейством в крутящемся облаке снега. Младенец Иисус был не больше канцелярской скрепки. Боже, я такая трусиха, когда речь заходит об уколах.