Я покачала головой:
– Ни разу.
– Да ну! Идемте. Вы должны обязательно посмотреть. Она у меня здесь. Я еще не успел перешить ее.
Жак направился в глубь комнаты, и я покорно поплелась за ним. Он открыл массивную металлическую дверь, которая вела в подвал. Пахнуло холодом, как из морозильной камеры. Шубы висели на вешалках в два ряда – словно построившиеся в шеренги женщины. Жак шел по проходу, попутно проверяя каждую, и пыхтел от напряжения. Ему в самом деле не помешало бы немного похудеть. Когда он дышал, мне казалось, кто-то с шумом плюхается в кожаное кресло. Едва ли это могло свидетельствовать об отменном здоровье.
Наконец он нашел манто, снял его с вешалки, и мы двинулись в обратный путь, вон из холодного, точно склеп, склада. Дверь, лязгнув, захлопнулась. Так вот оно, пресловутое манто Элейн Болдт. Мех был богатый, бело-серых тонов, скроенный таким образом, что каждая полоска к подолу сужалась наподобие клина. Должно быть, по выражению моего лица Жак понял, что я никогда в жизни не держала в руках такой дорогой вещи.
– Примерьте-ка, – небрежно бросил он.
Мгновение помешкав, я облачилась в манто. Запахнула полы и посмотрела на себя в зеркало. Манто доходило мне почти до щиколоток, плечи выпирали, точно защитные щитки для неизвестного доселе вида спорта.
– Я выгляжу в нем как снежный человек.
– Вы шикарно выглядите. – Он смерил меня взглядом, затем посмотрел на мое отражение в зеркале. – Здесь немного подобрать, укоротить рукава. Или предпочитаете лису – если это вас не устраивает.
Я рассмеялась:
– С моими доходами высший шик – это фуфайка на молнии. – Я сняла манто и, возвращаясь к делу, спросила: – А почему вы заплатили ей за шубу, не дожидаясь, пока она рассчитается с вами? Почему просто не вычесть стоимость ваших расходов из пяти тысяч и не отдать ей разницу?
– Бухгалтер решила, что так будет правильнее. Не спрашивайте меня почему. Так или иначе, почистить шубу – это не бог весть какие деньги, а перекраивать все равно мне, так что какая разница? Я провернул выгодную сделку, вот и все. Адель, естественно, бесится, что та не заплатила по счету, но мне-то что за дело?
Пока Жак относил шубу в подвал, я достала из сумки фотографию Элейн и Марти Грайс, которую мне дала Тилли. Когда он вернулся, я показала ему снимок.
– У которой из этих женщин вы купили шубу?
Он мельком взглянул на фото и вернул его мне.
– Ни та, ни другая мне не знакомы.
– А как она выглядела?
– Откуда я знаю? Я видел ее всего раз.
– Молодая, пожилая? Высокого роста или наоборот? Толстая, худая?
– Да вроде того. Средних лет, блондинка. На ней был балахон в гавайском стиле, и она непрерывно курила – буквально не вынимала сигареты изо рта. Я бы такую на порог не пустил, потому что терпеть не могу табачного дыма.
– Какие документы она вам предъявила?
– Да самые обычные. Водительские права. Гарантийную карточку из банка. Кредитные карточки. Не хотите ли вы сказать, что манто было краденое? Не хотелось бы...
– Не думаю, что слово "краденое" вполне подходит к данному случаю, – сказала я. – Я подозреваю, что кто-то выдает себя за Элейн Болдт. Пока не знаю, где находится она сама. Но на вашем месте я бы не торопилась переделывать шубу. Потерпите, пока дело не прояснится.
Жак даже не предложил проводить меня до дверей. Когда я оглянулась на прощание, он невесело почесывал подбородок.
На улице стояла угнетающая духота. Солнце скрылось за тучами, и дневной свет померк, словно уже наступили сумерки. Первые крупные капли дождя забарабанили по горячей мостовой. Вобрав голову в плечи – в тщетной надежде, что останусь сухой, если стану вдвое меньше, я поспешила к машине. Из головы у меня не выходила женщина, которая называла себя Элейн Болдт. Жак видел фотографию Элейн и утверждал, что это не она. Судя по его описанию, это могла быть Пэт Ашер. Я попыталась представить ее: с каким наигранным удивлением она держалась, как путалась, отвечая на вопросы, касавшиеся Элейн; как врала невпопад. Почему она вдруг решила сыграть роль Элейн Болдт? Она жила в ее квартире, но откуда у нее рысья шуба, если не от самой Элейн? Если она пользовалась кредитными карточками Элейн, то должна была быть уверена, что выйдет сухой из воды. Она могла пойти на это, зная, например, что Элейн нет в живых. У меня уже давно зародились такие опасения. Возможно, были и другие объяснения, но это казалось самым логичным.
Дождь усиливался; "дворники" метались с ритмичностью метронома, но лишь размазывали по стеклу тонкую пленку грязи. Я нашла таксофон и по кредитной карточке позвонила Джоуна в полицию Санта-Терезы. Связь была плохая, и мы с трудом слышали друг друга; все же мне удалось прокричать ему свою просьбу – связаться с управлением транспорта полиции Таллахасси и выяснить, как обстоят дела с моей заявкой. Водительские права на имя Элейн Болдт – единственная проблема, с которой предстояло столкнуться Пэт Ашер, поскольку у Элейн никаких прав не было. Впрочем, выправить их не составляло большого труда. Все, что требовалось, это под именем Элейн Болдт обратиться с заявлением в полицию, сдать экзамены и ждать, пока права пришлют по почте. В некоторых штатах можно было получить права сразу по сдаче экзаменов – по крайней мере в случае утери старых. Я точно не знала, какие правила во Флориде. Джоуна обещал все выяснить и связаться со мной. Я рассчитывала вернуться в Санта-Терезу на следующий день, поэтому сказала, что сама ему позвоню по возвращении.
Подъехав к кондоминиуму, я зашла к управляющему Роланду Маковски, который подтвердил, что Пэт Ашер съехала в тот же день, когда я говорила с ней. Она, как и обещала, оставила адрес – какой-то мотель недалеко от берега, но когда Роланд попытался связаться, выяснилось, что такового не существует. Я спросила, зачем она ему понадобилась. Он сказал, что напоследок она справила нужду в бассейне, а потом краской из пульверизатора написала на бетонной стене свое имя.
– Она это сделала? – ошарашенная, спросила я.
– Вот именно, – подтвердил он. – В бассейне плавали экскременты – как краковская колбаса. Мне пришлось сливать воду и проводить дезинфекцию. А многие до сих пор отказываются пользоваться бассейном. Эта женщина полоумная, и знаете, из-за чего окончательно взбесилась? Я попросил ее не сушить полотенца на балконе. Вы бы видели, как она взвилась. Пришла в такую дикую ярость, что удивляюсь, как у нее глаза не вылезли из орбит. Буквально задыхалась от злости. Перепугала меня до смерти. Она сумасшедшая.
Я часто-часто заморгала:
– Задыхалась?..
– У нее пена у рта стояла.
Я вспомнила о ночной гостье Тилли.
– Думаю, нам стоит посмотреть квартиру Элейн, – холодно проронила я.
Как только мы открыли дверь, страшное зловоние едва не сбило нас с ног. Произведенное в квартире разрушение было продуманным и законченным. Стены вымазаны человеческими фекалиями, кресла и диван вспороты и выпотрошены. Было ясно, что она старалась не поднимать особенного шума. В отличие от последствий ночного визита к Тилли здесь не оказалось битой посуды и перевернутой мебели. Вместо этого она пооткрывала все запасы консервов и бакалеи и вывалила содержимое на ковер. Чего там только не было: истолченные в крошку крекеры и макароны, джем, специи, кофе, уксус, супы из пакетиков, заплесневелые фрукты – все это она обильно сдобрила собственными испражнениями. Флоридская духота и влажность довершили дело – за несколько дней все это превратилось в сплошное гниющее месиво. В центре композиции находились полуразложившиеся остатки некогда замороженного мяса, в котором теперь кишела какая-то непонятная извивающаяся жизнь, изучить которую поближе я не рискнула. Злобно жужжали огромные мухи, их головы фосфоресцировали точно сигнальные огни.
Роланд на какое-то мгновение лишился дара речи, потом я увидела, что в глазах его стоят слезы.