Тем временем незадолго до праздника Песах, через несколько месяцев после которого в хедерах и ешивах начинались длинные каникулы, Бешт сообщил жителям местечка, что собирается оставить должность меламеда и покинуть их. Весть эта вызвала большой переполох, и руководители местной общины стали уговаривать Бешта остаться, обещали значительно повысить жалование, но он уже принял решение, и сразу после праздника покинул местечко, полагая, что за время каникул его жители найдут нового меламеда.
Стояла холодная галицийская весна, и Бешт, сняв с себя традиционную еврейскую одежду, оделся так, как одеваются украинские крестьяне — в сапоги и короткий потрепанный бараний тулуп, перетянутый широким кушаком. «Шивхей Бешт» добавляет к этому, что он изменил свой внешний облик и выговор, и таким образом стал окончательно похож на типичного «ам га-ареца», этакого еврейского мужлана, якшающегося с украинскими мужиками и живущего случайными заработками, а порой и подаянием.
В таком виде он и появился в зале раввинского суда в то самое время, когда там шло очередное разбирательство, и попросил аудиенции у р. Гершона. Когда тому передали, что некий очень странный еврей, явно не из города, хочет его видеть и подробно описали незнакомца, р. Гершон принял его за нищего и хотел подать ему милостыню. Однако «ам га-арец» продолжал настаивать на личной встрече наедине, и в конце концов р. Гершон уступил.
Когда они остались с глазу на глаз, Бешт протянул р. Гершону договор между ним и р. Авраамом и произнес те слова, которые праотец Яаков сказал в свое время Лавану: «Дай жену мою!». Но р. Гершон был так огорошен внешним видом и выговором нежданного гостя, что даже не заметил, как легко тот ввернул в свою речь цитату из Торы. Он перечитал уже знакомый ему договор, несколько раз переводя при этом взгляд на Бешта, и вновь и вновь задаваясь вопросом о том, что могло подвигнуть отца — умного, степенного еврея — согласиться на брак сестры с таким «неотёсанным чурбаном».
В совершенной растерянности он велел позвать сестру, рассказал ей о том, какое впечатление произвел на него ее суженный, и сказал, что как та решит, так и будет.
— Но ведь я уже сказала, что если так решил отец, то и рассуждать не о чем. Видимо, это предопределено Свыше — возможно, для того, чтобы от меня произошло достойное потомство, — ответила Хана.
После этого был назначен день свадьбы, и накануне брачной церемонии Бешт заявил, что в соответствии с требованием талмудического трактата «Кидушин» хочет перед началом церемонии увидеть будущую супругу и поговорить с ней.
Так состоялась их первая встреча, во время которой Бешт рассказал невесте о том, как познакомился с ее отцом и как они сговорились об этом браке, а также о том, что он отнюдь не является неучем и при случае может посоперничать в знании Торы с любым известным талмудистом.
Словом, Бешт, скорее всего, открыл жене, что является нистаром, но попросил хранить это в строгой тайне, которую она не должна выдать ни при каких, даже самых крайних обстоятельствах.