— Ах ты дуреха, — принялась ругать Баба-Мора чайку, — чуть не заразилась нефтяной чумой!
Затем она снова углубилась в работу и больше ничего вокруг не замечала.
Наконец море очистилось. Чистым был песок у берега, чистыми были все камни и заросли тростника. Весело плескались рыбы, в чистой воде сновали птенцы.
Все было как прежде, только сама Баба-Мора изменилась.
Она и всегда-то была худая, а теперь от нее остались кожа да кости. В огне она почти лишилась волос. Обгоревшие лохмотья были мокры от пота и к тому же насквозь пропитались нефтью.
— Ну, Морушка, — печально сказала Баба-Мора сама себе, — теперь все довольны, только ты одна ободранная и грязная, как старая карга.
Не хотелось ей в таком виде появляться перед капитаном.
Она отправилась вдоль берега. Чистое взморье радовало взгляд. Прозрачные волны с тихим плеском набегали на белый песок. Море сверкало на солнце. Негромко шумели сосны. Радостно заливались в поднебесье птицы.
На Бабу-Мору снизошел блаженный покой. За свою жизнь она спасла немало всякой живности, но ни разу еще не чувствовала такой радости. Ну и что же, что сама она замызгана и ободрана, зато море снова прозрачное и птицы чистые.
Баба-Мора повернула к дому. На сердце у нее было светло и покойно. На плече она несла грабли, над ее головой парила чайка. Глаза на исхудалом, чумазом лице так и сияли.
Из трубы над крышей поднимался легкий дымок. Капитан занимался домашними делами. Баба-Мора прислонила грабли к стрехе и устало вошла в дом. Ее ждал накрытый стол.
— Ну, — сказала Баба-Мора, — поглядим, что будет. Нефти под моим островом никогда еще не было. Но одно я скажу — надоели мне эти вечные ссоры и распри.
— Мне тоже, дорогая Эмелина! — искренне сказал капитан.
— Ты только подумай, к чему это привело. А если бы я сдуру и впрямь погубила себя?
— И дался мне этот пар, — вздохнул капитан.
— Эх, если б не бросила я тебя здесь одного, — сказала Баба-Мора.
— Это я виноват, — сказал Трумм.
— Я не смела так запутать тебя в лесу…
— А что тебе оставалось, если я будто с цепи сорвался?
— Ох, если б я не мухлевала, когда мы играли в путешествие вокруг света! — сказала Баба-Мора. — С обмана все и началось. Давай уж относиться друг к другу по-доброму!
— Я согласен! — серьезно сказал капитан. — Но я еще должен сознаться, что водой смыло все буквы в твоей книге. Остались лишь чистые листы.
— Да ладно, — сказала Баба-Мора. И слава богу. Сплошная морока была с этой книгой.
— Как же так, дорогая Эмелина? — удивился Трумм. — А как же с наукой и человечеством?
— Неужели ты не понимаешь? — сказала Баба-Мора. — С волшебными травами и вообще с колдовством дела обстоят так, что если для чего-то это полезно, то для другого может обернуться во вред. Даже я не могу каждый раз знать наперед, как все кончится. Да я бы не ведала ни минуты покоя, если бы люди знали о травах все то, что знаю я, старая колдунья.
— Да, — печально согласился Трумм, — когда ты так говоришь, все вроде правильно. Но ведь надо что-то делать, чтобы все было хорошо!
Баба-Мора ласково улыбнулась опечаленному капитану и подошла к очагу. Там стоял приготовленный Труммом обед. Баба-Мора приподняла крышку и заглянула в кастрюлю.
— Ну вот, — довольно сказала она, — именно грибного соуса мне и хочется после всех этих передряг!
Баба-Мора умылась, надела чистое платье и посмотрелась в зеркало.
— Для моих волос пришлись бы очень кстати корни лопуха, — сказала она.
— У моих лопухов за это время, должно быть, выросли порядочные корни, — печально заметил Трумм.
— Верно, — улыбнулась Баба-Мора. — Я совсем забыла о твоих лопухах.
Они сели обедать. Грибной соус был очень вкусный, но Трумм, несмотря на все похвалы, оставался печальным.
— Зачем ты смеешься надо мной, Эмелина? — произнес он, когда Баба-Мора сказала, что таких вкусных грибов она в жизни не ела.
А когда Баба-Мора предложила ему в конце концов капель, чтобы поднять настроение, Трумм совсем обиделся.