— Благодарю, но пожалуй откажусь.
— Почему? Выглядит довольно аппетитно.
— Я не ем мясо. Матушка и отец шибко бранились, когда я отказалась. Насильно пытались заставить. Да только кусок в горло не лезет, после того, как услыхала, как животные и птицы говорят со мной.
— Ты кому-нибудь рассказывала об этом?
Ядвига замотала огненной головой.
— Нет. Ты первый, кому я открылась. Знала, что посчитают меня безумной. Обо мне и так разные слухи ходят по деревне. А тебе доверилась. Чувствовала, что ты не испугаешься, не осудишь. Глаза у тебя добрые, а речи искренние. А когда на дороге тебя увидала, поняла, что не ошиблась. Век тебе благодарна буду.
Николас слушал её, не моргая, не дыша. Слушал и чувствовал, как сердце трепыхается в груди. Он не понимал, что с ним происходит, да только замирал от волнения всякий раз, когда Ядвига находилась рядом. Он был готов отправиться с ней хоть на край земли, лишь бы и дальше слышать её нежный голос, чувствовать её присутствие и любоваться пламенной непокорной гривой, рассыпающиеся по изящной, прямой спине.
Сейчас, в пляшущем свете огня, ему казалось, что густые алые пряди ожили и купались в его жгучих, золотых бликах. Ядвига всё глубже проникала в его мысли, от которых он не мог и не хотел избавиться.
— Я бы мог возгордиться и тешиться тому, что теперь ты у меня в должниках, но ни к чему это вовсе. Я и сам тебе задолжал жизнь и с радостью до конца жизни буду отдавать этот долг.
Девушка смотрела на парня широко распахнутыми глазами, ощущая очередной прилив нежности к этому нерадивому юноше. Какое-то большое, чистое и трепетное чувство зародилось в душе, но его природа была ей неизвестна. Никогда ранее она не ощущала ничего подобного даже к самым близким и дорогим сердцу людям — к матери и отцу.
Парень порылся в дорожной сумке и, достав оттуда краюшку хлеба и ломоть сыра, протянул его Ядвиге.
— Вот, держи. Коли мясо тебе противно, то подкрепись этим. Нам нужны силы, путь ещё далек.
— Спасибо.
Она с осторожной благодарностью приняла угощение и принялась с аппетитом есть.
Друзья немного помолчали, а потом Николас, с мечтательной улыбкой, предался светлым воспоминаниям детства, греющим душу.
— Я многое помню с того времени, когда мы были детьми, но самое яркое воспоминание — когда ты упала в реку…словно это было вчера.
— Между прочим, я тогда шибко испугалась, — с упреком возразила девушка.
Но не взирая на хмурую маску на пылающем утонченном личике, Ник продолжал весело хохотать.
— Ха-ха-ха. Точно. Помню-помню, как ты в панике начала барахтаться и кричать, что тонешь.
— А вы как истуканы стояли на берегу и смеялись.
— Прости, Ядвига, но это и впрямь было весело, ведь оказалось потом, что река-то тебе была по колено.
— И ничего это не смешно! Я и впрямь думала, что утону, — но сколько бы она не старалась быть грозной, не смогла сдержать улыбку, а после и вовсе разразилась смехом. — После того случая я сразу научилась плавать.
— Сколько тебе тогда было?
— Семь лет.
Николас задорно добавил:
— Лучше поздно, чем никогда.
Шутя, Ядвига легонько стукнула смеющегося парня по плечу и цокнула язычком.
— Эй, прекрати надо мной потешаться.
— Я помню, как мы играли в детстве, — с теплотой в голосе отозвался повзрослевший соседский мальчишка. — Мне было с тобой так легко и просто… намного интереснее, чем с другими детьми.
— А мне было весело со всеми.
— Конечно. Ты была ещё тем сорванцом.
Внезапно тень печали пролегла между молодыми людьми.
— Как же так получилось, что мы отдалились? — задумчиво спросила девушка, подтягивая ноги к груди и обнимая колени.
Николас вполне серьезно ответил:
— Верно тебе неприятно будет это слышать, но думаю, что всё из-за твоего отца.
Отрешенно глядя на длинные, танцующие языки пламени, облизывающие краснеющие бревна, Николас поднял с земли тонкую палку и пошевелил костер, разгоняя в стороны мелкие жгучие искорки.
— Он не выпускал тебя. Отгонял всех с порога, когда мы приходили звать играть. Всегда говорил, что у тебя есть обязанности и тебе некогда дурачиться в компании оборванцев.
Ядвиге стало грустно от того, что в памяти всё ещё было живо это воспоминание, и тоска одиночества никуда не подевалась. Это был один из самых тяжёлых периодов в её детстве. Тогда девочка чувствовала себя всеми покинутым изгоем. Вот у неё было много друзей и знакомых, она много играла и веселилась и вот, в одночасье, она осталась совсем одна. Отрезана от внешнего мира, скрыта от посторонних глаз.