Яга скользила ножом по апельсиновой кожуре туда и сюда, и аромат наполнял овраг, а оранжевые шкурки падали ей на колени в старый балахон. А она все думала о своем.
— Не понимаю я людей, Кики. Они вместо того, чтобы думать, говорят. Часто совсем не то, что думают. Потому что не знают, что думают, или думают, что знают. Или вовсе не думают. А зачем говорить, если это все равно сдует все ветром? Это как несоответствие внутри и снаружи... Мне мешает. Не знаю.
Кики наклонила голову и кивала.
— Люди, — снисходительно развела она руками, — что ты от них хочешь? Народ глупый и посредственный. Хотя и ты ведь одна из них, все время забываю. Хотя ты другая, будто по-между миров.
— Потому мне и приятно возвращаться в Тридевятое, — рассмеялась Яга снова и протянула подруге почищенный апельсин. — Попробуй вот. Здесь спокойно и не надо спешить, чтобы жить. Люди такие же, как в перевернутом мире, но есть лес, есть вы, есть то, что незыблемо и неизменно. И я здесь будто другой становлюсь. Пусть для того и нужно нацеплять нос с париком. И про жар-птицу рассказывать с умным видом. Да на испытания посылать.
Кикимора засунула за щеку дольку солнечного апельсина. Пожевала, признала:
— Хорошая у тебя служба, если можешь есть такие заморские фрукты каждый день.
— Хорошая.
— И про жар-птицу хорошо. Спрашивают? Вроде снова награду царь Берендей обещает.
— Да сегодняшнему дураку она не нужна оказалась, можешь себе представить?
— Действительно, дурак. Ну, и поделом. А что, Яся, ты свой портрет давала другим посмотреть? Настоящий?
— Я?! Да кому там показываться? Да и зачем? Говорю: людские души — потемки, и зачем мне туда свой нос совать, пусть и приклеенный?
Кики пожала худыми плечами.
— Ну, для опыта, например. Может, бабе Яге пригодилось бы. Помолодеть.
И подмигнула многозначительно. Яся вспыхнула и содрала нос. Поморщила свой настоящий — покраснел от клея-то. И парик сняла.
— Вот и славно, мы любим тебя самой собой, Ягуся, — одобрила Кикимора. — Как раз супруг мой разлюбезный идет, слышишь?
Ветром в деревьях шумело звонче обычного — а и верно, идет хозяин лесов.
— Ягуся! — обрадовался и Леший. — Ну, наконец-то, почтила лесной народ своим присутствием, порадовала стариков!
Яга рассмеялась и обняла бородатого хозяина. От него пахло молодой листвой и кострами.
— И я рада к вам вернуться. Так приятно знать, что тебя где-то ждут. Я ж сама старик, — приложила она парик к лицу и подмигнула.
— С ночевкой пришла, — объявила Кикимора. — Фруктов заморских принесла. Снимай свой кожух, садись к огню, отец.
— А еще кофе и шоколад, — похвасталась лесному старику Яся гостинцами.
— Рассказывала ты про эти явства дивные. Значит, длинная перед нами ночь сегодня, — закивал Леший своей седой большой головой. — О чем говорили-то?
— О том, как люди безнадежны, — фыркнула Яга. — Во всех мирах.
Леший кивнул задумчиво.
— Дело обычное, — подтвердила Кики. — А ты что скажешь?
— Да вот утром видал Ивана-царевича... За жар-птицей идет. Если дойдет — коня он проворонил.
Кики и Яга прыснули.
— А что так?
— Волк серый съел. К тебе он собирался, кстати, Ягуся, дорогу спрашивать.
Яга переглянулась с Кикиморой и пожала плечами.
— У меня только дурак был. Недолго, правда.
Кики покачала головой и встала проверить котелок.
— Не любит наша Ягуся гостей.
— Вот, корешков докинь, — вытащил Леший из сумы добычу. — Иван-царевич поболее дурака умом слаб. Еще его увидишь, наверное... Корил он волка серого и гнобил. Да так, что тот готов был в слуги себя ему на всю жизнь и отдать.
— За что же это?
— Так за коня. Съеденного.
Вся троица долго смеялась.
— Вот идиот... — пробормотала Яга. — Говорю ведь вам — туго с людьми, очень туго.
И взялась в турку кофе насыпать да речной водой заливать, да в пепел возле костра закапывать. По-турецки, значит, чтоб изготовить.
— Ну, второй парень удивил — и за волка заступился, — почесал бороду Леший. — Сказал, дескать, служба должна быть в дружбу. А иначе — все вкривь и вкось пойдет. Давно не видывал я таких. К чужим бедам душой не ровных. И Ивана-царевича пешком отправил.
— Царевича? Пешком?! — изумилась Кикимора. — Да как же он дойдет-то?
— Парень говорит «пешочком», — ответил Леший и расхохотался.
— Остряк, — фыркнула Яга.
— Добрая душа, — сказал Леший. — Светлая. Помогать ему станем, вот что я вам говорю.
А потом был вечер, и была ночь, и были звезды, и были загадки, и были песни, и был кофе, так что Яга и думать забыла про какого-то парня со светлою душой, и что помогать божества лесные ему поклялись перед костром.