– А молодец Теренс, отлично натаскал псов, – сказал он. – Джоанна, напои коней, – девушка кивнула. – А мы займемся делом.
Констебль внимательно и неторопливо оглядел двор. Что-то ему не нравилось, что-то было не так. Джоанна уже где-то добыла ведро и сейчас шла по двору, соображая, где здесь можно взять воды. Впрочем, вполне возможно она это самое ведро выверила.
– Попробуем войти в дом, – сказал задумчивый констебль, и мы пошли к дому.
– А чем занимается Пэйн? – спросил я у шерифа тихонько. Меня и в самом деле интересовал этот вопрос. Дом, пара построек, назначение которых по внешнему виду я определить затруднялся, два больших навеса, один из них под сено, при этом никаких признаков скота и довольно обширный двор. Чем занимается хозяин? Купец? Но постройки на склады не тянут. Хотя откуда мне знать, может он патефонными иголками торгует. Для них, надо полагать, много места не требуется…
– Пэйн – самогонщик.
– Самогонщик? Вы ему разрешаете гнать самогон? – удивился я.
– А кто ж ему запретит? – удивился в ответ шериф. – Королевская лицензия у него есть, налог он платит исправно. Наверняка, конечно, пограничным племенам отпускает, но… это Дальние Земли, тут тяжеловато поймать кого-то за руку.
Мы уже были у самого дома.
– Так это, наверно, выгодное занятие? – спросил я.
Констебль открыл дверь. Даже не постучавшись, подумал я.
– Как сказать, – усмехнулся шериф. – Самогонщики здесь редко долго живут.
– Это точно, – сказал констебль. Он стоял в дверном проёме и глядел куда-то внутрь дома.
– Что там, Джефф? – обеспокоено спросил шериф. Констебль, не отвечая, вошёл в дом, мы вошли следом.
На полу неподвижно лежал лицом вниз связанный человек. И как это пишут в крутых детективах? Мне не понравилось, как он лежал. Было видно, что он мёртв, и мёртв уже довольно давно.
Констебль подошёл к мертвецу, присел на корточки, осторожно перевернул его лицом вверх и вопросительно взглянул на шерифа.
– Это Теренс, – сказал Гривз.
– Он убит точно как Хант, – сказал я мрачно. Интересная у меня здесь жизнь. Найду гада – голову сверну. Если хватит сил и навыков. Если найду.
– Нет, – покачал головой констебль. – Есть разница. Бейли убивали один раз.
– Что? – подался вперёд шериф. – На нём одна рана?!
Дальше я уже не слушал. Мне как то сразу стало не до разговора… Как он это сделал? Напоил самогонщика его же самогоном, а потом связал? И сказал моему сыну, давай теперь живого, помнишь, как я тебе показывал, давай, действуй, и ободряюще улыбнулся. Мой сын улыбнулся в ответ, подошел с ножом в руке к связанному и присел на корточки, чтобы было поудобнее бить.
Я посмотрел на стол. Два стакана, бутылка и тарелка с какой-то снедью. Констебль поймал мой взгляд и тоже посмотрел на стол. Встал и подошёл к столу. Взял тарелку, понюхал её содержимое, зачем-то отковырнул пальцем кусочек и попробовал на зуб. Меня передёрнуло.
– Пару дней эта тарелочка тут стоит точно, – сказал он. – Всё это превращается в большую проб-лему.
Он так и сказал: «проб-лема», в два приёма. Восприимчивый, ничего не скажешь.
– Да уж, – поддакнул шериф. – Если они будут раз в три дня убивать по человеку, это мало кому понравится.
– Что тут у вас? – в дверном проёме появилась Джоанна. Поймала мой взгляд и улыбнулась. Потом увидела труп, и улыбка погасла.
– Кто-то едет, – сказал шериф; я прислушался и услышал далёкое ржание. Откликнулась одна из наших лошадей. Шериф с констеблем переглянулись, в их руках возникли арбалеты, и они торопливо вышли во двор, на ходу подбираясь, готовясь к возможной схватке.
Жители фронтира.
Я последовал их примеру: сотворил арбалет и двинулся к выходу, с некоторым удивлением увидев, что в руках Джоанны также – арбалет.
А во двор уже влетал конный отряд, сверкая шлемами и кирасами, на ходу осаживая коней и вздымая облака пыли. Арбалеты из рук шерифа и констебля уже исчезли, но какая-то напруга в их фигурах по-прежнему оставалась.
Один из всадников соскочил со своего скакуна, подошел к должностной парочке и снял шлем. Под шлёмом оказались светло-зелёные волосы, отчего я вдруг представил, как он взмахивает головой, туда-сюда, как во втором Шреке, и с трудом задавил совершенно неуместную здесь улыбку.