— Да, — сказал Никита.
— Давай это будет бабайка.
Сидевшая напротив девушка с любопытством посмотрела на нас. Я сделал вид, что не замечаю этого.
— Бабайка?
— Да, сына, бабайка. Давай не будем маме говорить про бабайку.
— Не будем, — согласился Никита.
— Это будет наша тайна.
Гарантий от договоренности с четырёхлетним человеком само собой никаких. Но ведь что-то делать надо?
V
Шли дни, ничего такого не происходило, и напряжение потихоньку отпускало меня. Пока однажды я не увидел, как мой сын играет на моем столе дохлой мышью.
— Никита, где ты это взял?
— Это бабайка мне дал.
— Дай мне, пожалуйста.
— Не-ет, это моя, — когда сын говорит с такой интонацией, лучше поискать других путей.
Я постучал в дверцу. Никакой реакции.
Я постучал сильнее. Подождал немного, и постучал еще сильнее. На мгновение я увидел эту картину со стороны — взрослый мужчина стучится в дверцу собственного стола, а рядом его сын на этом же самом столе играет дохлой мышью. Взмотнул головой, прогоняя возникшее ощущение бреда, и дверца открылась.
— А вам не приходило в голову, что бабайкам тоже надо спать?
— Ты зачем подсунул моему сыну мышь?
— Давно пора, молодец, — сказал бабайка.
Я сбился.
— Что пора?
— Пора перейти на «ты».
На мгновение мне показалось, что я оглох. Но злость тут же подстегнула меня.
— Зачем ты подсунул моему сыну эту мышь подвальную? Да ещё дохлую?
— Люди, особенно взрослые, невнимательны и ненаблюдательны, — сказал бабайка обстоятельно. — Не можете отличить городскую мышь от симпатичной селяночки-полёвки…
— Да какая разница?
— Очень большая, — перебил меня бабайка. — Городская, насквозь протравленная мышь, само тело которой подчас — яд. И славная чистенькая полевка. Это, можно сказать, разные звери с разными нравами. Я бы никогда не подсунул Никите городскую мышь.
Я посмотрел на своего мальчика. Никита без страха и очень внимательно следил за нашим разговором.
— Никита, выйди, пожалуйста.
Никита посмотрел на меня исподлобья, но к двери пошел, ничего не сказав.
— Оставь мышь на столе.
Никита вернулся, положил мышь на стол и вышел. Я набрал воздуха и начал. Страха не было совсем. Не то чтобы я забыл ту пасть, но теперь это было уже как то важно.
— Ты дал моему сыну дохлую мышь.
— Нет.
— Ты думаешь, я — идиот?
— Когда я принес мышь, она была живая.
Я заткнулся. А бабайка продолжал.
— Мы вместе с Никитой сделали эту мышь мертвой.
— Что значит — сделали мёртвой?
— Убили.
— Зачем?!
— Ребенку надо знать, что такое смерть, — бабайка выглядел очень серьёзным.
— Зачем?!
— Ты это специально такие зряшные вопросы задаешь? Чтобы позлить меня?
VI
А потом нас ограбили.
Вот это было страшненько.
Милиция забирала их — троих здоровых молодых недоумков, взломавших дверь и забравшихся к нам в квартиру, — в соплях, слезах, с мокрыми штанами. Я не знаю, что с ними сделал бабайка — я только-только вернулся с семьёй из-за города. Но вот фраза одного из оперов напугала по-настоящему.
— А Валеев-то похоже глаза себе выдрать пытался, — весело сказал молодой чернявый парень своему напарнику. Сказал так, словно это обычное дело — люди, пытающиеся выдрать себе глаза. Впрочем, может, наши опера и не такое видали.
Но всё-таки что ж такое должно привидеться человеку, чтобы он попытался выдрать себе глаза?
VII
— Садитесь. — Заведующая детского сада «Чипполино» Валентина Хубраковна смотрела на меня с плохо скрываемым любопытством. Два года ходит мой Никита в «Чипполино», но такой чести — разговора с заведующей — я удостоился во второй раз в жизни. В первый раз, когда уплачивал так называемый вступительный взнос. Интересно — на что они тратят деньги? Кабинетик-то обшарпанный. Неужели на питание детей?
— Мне хотелось бы поговорить с вами о поведении вашего сына.
— А что случилось? — спрашивая так, я лукавил. Знал я уже, знал о чем пойдет речь. И сосало противно где-то внизу живота, как бывало всегда, когда мне надо было делать что-то, чего делать ну никак не хотелось.
— У детей, конечно, богатая фантазия, — сказала Валентина Хубраковна. — Но ваш Никита — это что-то особенное.
— Спасибо, — сказал я.
— Погодите со своими спасибами, — отмахнулась заведующая. — Это вовсе не комплимент.
— А-а… не комплимент, — сказал я. — А-а-а… что тогда?
Умненький такой вопрос, не правда ли?
— Он пугает ребятишек в группе.
Заведующая сделала паузу. Я молчал, и ей пришлось продолжить.
— Он пугает ребятишек бабайкой. Это, конечно, не бог весть что, но Никита ваш говорит, что видел бабайку, и что бабайка велела ребятишкам Никиту не обижать. И воспитательница говорит, что (холодок пробежал у меня промеж лопаток), некоторые ребятишки наши Никиту вашего стали побаиваться.