— Ты нездешний, — черепаха говорила почти равнодушно, сообщая мне факт, сомнению не подлежащий.
— С чего ты взяла? — в моей семье не только Никита бывает упрям.
— На тебе белый халат.
— А что, здесь не носят халаты?
— Носят.
— Так в чём же дело?
— Здешние обитатели понятия не имеют о том, как выглядит белый цвет. Зато они прекрасно разбираются во всех оттенках красного.
Я огляделся ещё раз. Красное солнце, красный мир.
Стоп. Как такое возможно? Если солнце красное, то почему халат на мне белый?
III
Ладно, подумал я, пусть это красный мир. Она мне это очень хорошо объяснила. Она даже объяснила мне, что это мир, с которого все начинается. И ещё я понял, что она здесь фигура масштаба значительного. Правда, она не объяснила мне, почему мой халат даже в красном свете остаётся белым. Но что мне до этого? Это знание (и незнание) нисколько не приближает меня к сыну.
— Спасибо, это всё интересно… Я, пожалуй, пойду, — сказал я.
— Я с тобой.
Здрасьте.
— Не стоит, — сказал я. — У тебя, наверное, срочные дела.
— Знаешь, — сказала черепаха медленно, — черепахи живут долго, а я живу довольно долго даже для черепахи.
— Долго, это сколько? — спросил я, не понимая, куда она клонит.
— У людей есть очень подходящее слово — «вечность». Так вот, когда ты живешь целую вечность, то у тебя не бывает срочных дел. Ну или почти не бывает. И потом… я знаю, куда идти.
Ага… а я с ней на ты…
— Куда идти — я и сам знаю… — буркнул я.
— Правда? — сказала черепаха. — Как хорошо, — и отвернулась.
Впрочем, отвернулась — это неточно. Но у меня нет подходящего слова для того, чтобы описать, что она сделала. Черепаха всунула голову внутрь своего панциря, и спустя миг высунула её с противоположной стороны.
Я молчал. Отчасти от некоего ступора, а отчасти оттого, что сказать было нечего. Что тут скажешь?
Так мы стояли секунд пять. Я глазел на черепаху, черепаха смотрела скучающе куда-то вдаль, и по-прежнему уходила в барханы двойная цепочка следов.
И тут я почувствовал, как прохладный воздух коснулся моей щеки. Через секунду ветер стал теплым, и волосы на моей голове зашевелились. Затрепались полы моего халата. Ударили в лицо первые колючие песчинки.
— Какая досада… — сочувствующе сказала черепаха. Следы, заметаемые крепнущим ветром, теряли свои очертания прямо на глазах. И тут ветер ударил по-настоящему. Я лег на песок, свернулся в клубок и прикрыл голову руками. Интересно, сколько таких, как я, подумалось мне. Занесенных песком в неизвестно каких вселенных.
…
— Ладно, вставай.
Я встал и медленно обвел взглядом окрестности, пытаясь уложить в голове произошедшие изменения.
Вокруг по-прежнему было все красное. Но барханы исчезли. Равнина была ровная как стол.
Я отряхнул песок с халата, помотал головой, прочистил мизинцем уши.
И пошёл.
Бешенство стучало в моих висках красной волной. Да будь она хоть сам господь бог здешних мест, так издеваться надо мной я не позволю.
— Куда ты? Я могу проводить тебя, уж я-то знаю дорогу.
Я молчал с минуту. Ненавижу такое. Компромисс — даже на слух звучит гадко. И так часто приходится на него идти.
А тут вообще никакого выбора нет. Там ведь Никита.
И не надо думать об Ольге. От этих мыслей ты слабеешь.
— Ладно. Куда идти?
Черепаха показала лапой вперед, мол, туда. Я вздохнул и пошёл, косясь на зловредную рептилию. Она, конечно, большая, но как-то слабо верится, что она способна ползти хотя бы со скоростью человеческого шага.
Так и есть. Через десять шагов она отставала на семь. Словно издеваясь, она неторопливо перебирала лапами — раз, два, три четыре. Суповой набор ходячий. Я перестал на неё смотреть, не мог я на такое смотреть, стиснул зубы и в полный шаг двинулся в указанном направлении. Через минуту, когда злость перестала застить глаза, я остановился, чтобы дождаться свою тихоходную попутчицу. Обернулся и увидел черепаху, всё также неторопливо перебирающую лапами в семи шагах от меня.
— Чего встал? — сказала черепаха, подползая ко мне. — Это мне спешить некуда, а ты-то должен поторапливаться.
Вот так вот, значит.
— И на твоём месте, я бы надела плавки на голову.
— ?!
— А то голову напечёт.
IV
Солнце, песок, черепаха. Песок, черепаха, солнце. Черепаха, солнце, песок.
Час.
Два.
Полдня.
Иногда вишневый сок.
И снова
Солнце, песок, черепаха. Песок, черепаха, солнце. Черепаха, солнце, песок.
Правда, можно поговорить.
V
— …да этого никто и не заметит. Подумаешь, кусок пустыни поменял рельеф. Караваны здесь не ходят. Никто не кочует.