Щелкнул вставленный Аристархом магазин, и в дыму кто-то заорал и тут же смолк.
А я всё лупил короткими в сторону двери.
Из дыма вынырнул Матроскин и улегся возле меня, слизывая что-то с лапы.
— Хватит, — сказал Аристарх.
И тут-то я сообразил — больше не стреляют.
Минуту мы лежали, напряжённо вслушиваясь в наступившую тишину.
— Я настроил переход.
Я обернулся. Бабайка лежал на животе, смотрел на меня и улыбался.
XXI
— Всё надо сделать очень быстро, — говорил бабайка, сосредоточенно глядя на дверь кессона. — Сейчас мы бежим все в зал перехода и… и, собственно, переходим. Я последний.
— Почему ты? — спросил я.
— Надо будет в момент перехода уничтожить аппаратуру. Незачем их с собой дальше тащить.
— Волк не сможет бежать, — сказал Матроскин.
Бабайка посмотрел на меня вопросительно.
— Да, — сказал я, глядя, как тяжко вздымается и опускается замотанная волчья бочина. — Волк не сможет бежать.
Помолчали. А что если…
— А ты… — начал я осторожно. — А ты не можешь пугнуть их? Ну там… — пощелкал пальцами, — превратиться в кого-нибудь…
— Нет, — покачал головой бабайка. — Здесь не могу.
Вот так.
Здесь. Там он, значит, может, а здесь нет.
— Его надо тащить, — сказал кот.
— Легко сказать, — буркнул Аристарх. — В нём весу…
— Его надо тащить, — повторил кот. При этом он смотрел на меня. Только на меня, словно и не было больше никого.
— Сделаем так, — сказал я. — Аристарх лежит и прикрывает, а мы тащим Серёгу, потом мы возвращаемся за Аристархом, и все вместе уходим.
— Куда уходим? — спросил Аристарх. — Вы бы объяснили толком.
— Я бы с удовольствием, — сказал бабайка, — да времени нет.
— Бери его за задние лапы, пока не полезли, — сказал я.
Мы тащили бесчувственного волка по коридору, голова его с полуоткрытой пастью болталась безвольно, и я задевал её голенями. Кошак вился под ногами, якобы помогая, и давал ценные советы — остор-рожней, аккур-ратней, бер-режней. Помощничек, прости господи.
Думаю, эти метры запомнятся мне надолго. Сейчас, думал я, сейчас лязгнет дверь, и они повалят один за другим, стреляя в наши незащищенные спины и кидая взрыв-пакеты.
Однако, обошлось.
После коридора зал перехода показался мне уютным, чуть ли не домашним.
Тихо гудела настроенная аппаратура, и рама успокаивающе сияла фиолетовым. Мы подтащили волка к фиолетовому сиянию, и протолкнули его в раму. Рука моя вслед за волчьей тушей вошла в фиолетовое сияние по локоть. Ощущение было не из приятных, словно кто-то сжал руку со всех сторон крепкой шипастой ладонью.
И тут в коридоре громыхнуло, и затрещали автоматные очереди. Я выдернул руку из фиолетового и побежал к выходу из зала.
Должно быть, у него сдали нервы. Переход от безысходности к надежде — это может выдержать не каждый. А может быть, он решил, что мы его бросили.
Они выбегали из двери кессона, и каждый начинал стрелять вслед убегающему Аристарху, а он бежал по коридору, и нити трассеров тянулись к нему, и точка скрещения этих линий неуклонно приближалась к нему.
— Ложись! — заорал я. — Ложись, дурак! — и в этот момент он упал.
— Тащи его! Тащи! — подседая и пригибаясь непроизвольно, я шёл по коридору к ползущему Аристарху и автомат трясся в моих руках, плюясь раскаленным металлом. Бабайка добежал до нашего раненого товарища, и потащил его за собой. Они поравнялись со мной, и я стал пятиться, не переставая стрелять. Щёлкнул боёк, возвещая о том, что магазин пуст, и как раз я упал на спину, споткнувшись о порог. Я проворно перевернулся на живот и отполз в сторону от дверного проёма.
— Помоги, — сказал бабайка хриплым голосом.
Он пытался взвалить Аристарха на плечи, а у того, похоже, отнялись ноги. Я помог ему. Потом вставил в автомат последний магазин, посмотрел, как уходит в фиолетовое сияние бабайка с Аристархом на плечах. Сердце моё колотилось как бешеное, но голова соображала чётко.
И потом, я знал, что надо делать.
Разбежался, прыгнул, и, развернувшись в воздухе, выстрелил по жужжащим шкафам.
Я упал. Вокруг меня был всё тот же синий зал перехода. С тихим треском сыпали искрами в пулевые отверстия, потихоньку переставая жужжать, шкафы.