— Он мне понравился, — заявил мой оранжевый товарищ, принял из рук официантки чашку с кофе и сделал глоточек. — Не жалей сахару, дорогая, — сказал он официантке.
— Сейчас я принесу сахарницу, — сказала та, улыбнувшись смущённо.
— И бисквитов!
— Что еще вы добавите к сказанному вами? — порушил обозначившийся флирт председатель.
— Ничего, — легко сказал оранжевый.
— Как это ничего? — председатель по-моему даже растерялся слегка.
— А что тут можно добавить? — улыбнулся оранжевый. — Он сделает из своего сына хорошего человека, будьте покойны. Я в людях разбираюсь. Вы мне лучше вот что скажите… — теперь он смотрел на бармена.
— Нет-нет-нет, — покачал тот головой, улыбаясь. — Не мной назначено, не мне отменять.
— Но поговорить-то с ними можно?
— Поговорить поговорю.
— Хорошо, — всё так же легко сказал оранжевый. — Я с вашего позволения погуляю. У меня ведь всего-то до вечера времени осталось.
И ушёл.
Допил свой кофе и ушёл.
— Меня батя научил врезать замки, — сказал Тимур. — Взял прямо за шкирку, сунул в руки долото, замок и приставил к двери.
Я молчал. Нечего мне было на это сказать, и Тимур продолжил.
— Я был двенадцатилетний подросток с манией величия. Однажды разорался, хлопнул дверью и убежал из дома. Когда вернулся к вечеру, такой весь мрачный, вид был у меня «ну ладно, так уж и быть, я вас всех простил». А батя молча взял меня за шкварник, инструмент дал и заставил новый замок врезать — взамен того, который я сломал... в порыве эмоций. Я до ночи возился почти. Замок врезал. Из дома больше не убегал.
Тимур помолчал.
— Как-то тупо было убегать, когда в двери, которой ты собираешься хрястнуть, стоит твоими руками вделанный замок.
— Только один день? — спросила Линда. Лю молча кивнул, не отводя от неё глаз.
— И потом я вернусь назад?
Лю снова кивнул.
— И всё забуду? — слеза катилась по её щеке из уголка левого глаза — того, что ближе к сердцу. Лю всё так же молча кивнул, глядя на свою любимую сухими отчаянными глазами.
— Спрашивайте, господин председатель, — сказала Линда, глядя на Лю.
Председатель откашлялся. Было видно, что ему немного неудобно.
— Что вы можете сказать вот об этом человеке?
Линда перевела взгляд на меня.
— Из него бы вышел хороший солдат, — сказала она. — Он будет стоять, где поставили. Он любит своего сына. Мне трудно говорить о нём хорошо. Из-за него я потеряла любимого человека.
— Ясно, — сказал председатель.
— Нет, на самом деле у меня нет к нему претензий. Контракт есть контракт. Просто не повезло.
— Ясно, — снова сказал председатель, помолчав. — Если хотите, вы можете остаться здесь.
— Спасибо, — сказала Линда, — я так и сделаю.
И села рядом с Лю, взяв его руку в свою.
— А ещё однажды мой отец подрался с дядей Жорой, — сказал Тимур. — Дрались в деревне, за картофельным полем. Широко, размашисто так. Потом я узнал, что дядя Жора сказал, что инженеры и учителя — это дерьмо. Отец молча вывел его и навсекал. Тогда мне лет пять было, а когда узнал из-за чего — уже лет пятнадцать. И я решил, что не буду ни учителем, ни инженером.
И всё равно попал в пед.
— Продолжим, — сказал председатель.
И снова на сцене появился Джефф Хёрст.
— Ты? — удивилась черепаха.
— Видите ли, — сказал зелёный констебль, — снова буду говорить я. Джоанна не захотела свидетельствовать. Он разбивает сердца, сказала она, и идёт по осколкам.
— А что скажете вы? — спросил председатель.
— Знаете, я как-то привык примерять всё на себя. Как у нас говорят, чтоб понять овцу — надо влезть в её шкуру. Я рос без отца, и жизнь свою достойно проживаю, но вот если бы у меня был такой отец, как мастер Григорий, то… то это было бы хорошо, — твёрдо закончил он.
— А один раз он на спартакиаде заводской гол забил, — сказал Тимур. — Решающий. Все вообще охренели. Мы с братом маленькие были. Сидели на трибуне и ныли, помню. Отец вообще смешной был, у него уже тогда пузо было, в 30 лет… Он вышел на замену, счёт ноль-ноль, играет его цех с кем-то. Поле большое, все сдохли, бегают вяло, шутят друг над другом, но выиграть хотят. Отец вышел, все давай ржать, мы с братом тоже. А он ка-а-а-ак почешет с мячиком, там ещё один у них был нормально играющий, кричит: дай пас, отец ему вщи-и-их! пас, вратарь и защитник на того кидаются, а тот из-под них хрясь отцу пас обратно, тот побежал, вратаря ещё раз обвёл и закатил в ворота.
Ходил потом такой гордый.
— Я так понимаю, — сказал бармен, — вам, констебль, он пришёлся по нраву.
— Да, — ответил тот.
— Я же говорила, — сказала черепаха.