— Да, ты говорила, — улыбнулся бармен.
— Давайте двигаться дальше, — сказал председатель. — Простое же дело, а мы уже полдня заседаем.
Большой, гибкий синий зверь мягко запрыгнул на стол и лёг рядом с красной черепахой. Та покосилась на него своими немигающими глазами, но ничего не сказала.
— Добр-рый день, — сказал кот.
— Привет, Матроскин, — сказал я и краем глаза заметил, как улыбнулся за своей стойкой бармен.
— Почему Матроскин? — тут же спросил кот. — Теперь-то ты мне скажешь?
— Просто ты похож на одного кота, которого зовут так, — сказал я.
И не сильно соврал, по-моему.
— Давайте поближе к делу, — сказал председатель. — Товарищ, э-э-э, Матроскин, что вы можете сказать об этом человеке?
— Мало могу сказать, — сказал кот. — Он спас волка.
— И всё? — спросил председатель. Формально спросил, безо всякого удивления. Просто уточнил.
— Мне этого достаточно, — сказал кот.
— Краткость — сестра таланта, — откликнулся от своего столика оранжевый поэт.
— Кто-нибудь ещё? — спросил председатель, обращаясь ко всем.
— Да пожалуй, хватит, — сказал бармен.
— Пожалуй, хватит, — согласилась черепаха.
Все зашевелились за своими столами
— Голосуем? — спросил председатель.
— Здесь сказано достаточно, чтобы решить вопрос без голосования, — сказал Лю.
— Да, — сказал констебль, — здесь есть кому решить.
— Совершенно с вами согласен, — сказал поэт.
— Мне 14 лет, — начал Макс, — естественно, самое главное желание — быть взрослее. Ну а как? конечно делать то, что делают взрослые.
Машины из этой "взрослой жизни" — самое главное… у меня вообще только один есть знакомый мужского пола, который не проявляет интереса к машинам... угадай кто? — Макс улыбнулся.
— Ну вот... живем в Туркмении, в то время там военные могли делать вообще что хотели, какая нафиг местная милиция... ВС СССР — это было мегакруто... только военная же прокуратура могла с ними управиться.
И вот, значит, я на протяжении недели веду себя хорошо, по дому помогаю, все выполняю, естественно, оценки в школе только "5", а ближе к пятнице начинаю выпрашивать "посидеть за рулем"… типа премия такая.
А! время, когда все это происходило — весна либо осень, потому что зимой — опасно, а лето я всегда у бабушки проводил. В принципе получалось через раз только, потому, что отец не всегда в выходные дома был — дежурства в части, учения, еще что-нибудь...
— Вот так и получается, — сказала черепаха и посмотрела на бармена.
— Так и получается, — согласился председатель. — Всё-таки они судят нас. Наши дети судят нас.
И я увидел, что сидит он, сгорбившись, словно что-то придавило его к земле. Руки его бессильно лежали на столе — большие, неподвижные, с набухшими ветвлениями вен.
— Вот и хорошо, — сказал бармен. В руках его было полотенце, и он протирал стаканы. И очень ловко у него это получалось, и видно было, что занятие это ему нравится. — Так тому и быть. Пусть это решит твой сын.
И вот тут я испугался по настоящему.
— Вы с ума сошли, так нельзя, он же маленький, что он понимает?
— Нет, — в тон мне сказал бабайка, — вы не заставите… это нечестно. Я соглашусь с любым…, но не заставляйте меня…
— Отчего же? — вежливо поинтересовался Лю.
— Вы же знаете…
— Ничего мы не знаем, — мягко сказал бармен. Бабайка исподлобья бросил на него быстрый взгляд. — А вот ты знаешь — выбор есть всегда.
Бабайка кивнул головой несколько раз, соглашаясь. Лицо его стало отрешённым, он словно удалялся в какое-то далёко, прямо у нас на глазах.
— Нет, — сказал он наконец, — вы всё таки знаете, что я скажу. Раз вы дали ему дойти досюда…
— Поконкретнее, — жёстко сказал председатель.
— Да, — сказал мой сын. — Пусть они возвращаются.
Так решил мой сын. Я хотел встать и подойти к нему, но остался сидеть на диване. Мне ещё надо было привыкнуть, уложить в голове тот факт, что бабайка и Никита суть одно и то же.
— Значит, решено, — сказала черепаха.
Я встал.
— Сядь, — сказал бармен. — Не надо никуда идти. Твоего сына сейчас приведут.
— Да, — сказал я, — конечно. Просто… понимаете?
— Да, — сказал бармен, — понимаю. Выпей кофе.
— Спасибо, — сказал я, принимая чашку из его рук. Сделал глоток и поставил чашку на стойку.
Все молчали, а во мне, словно комариный зуд, чесался и нудил вопрос. И я хотел, и всё никак не решался его задать.
Есть у меня такое — иногда мне надо усилие делать, чтобы что-нибудь спросить.
— А что будет с нами?
Как видите, я всё-таки решился.
— Вы вернетесь домой, — сказала черепаха. Так быстро сказала, словно ждала этого вопроса.