Дорога делала широкую дугу вокруг этого озерца. Под ногами часто попадались раскисшие участки, покрытые толстой шкурой бурой тины. После того как я пять раз спел, наёмница сильно изменилась в настроении. Стала угрюмой и нервной.
— А что плохого в этом месте? — переводя дыхание, спросил я.
Вместо ответа, девушка зло зыркнула на меня и начала быстро-быстро утрамбовывать шомполом войлочный пыж. А потом ухватила шомпол зубами и насыпала порох на затравочную полку. Щелчок подпружиненной крышки, и пистолет отправился за пояс, а его место занял другой, который ещё нужно было почистить.
Глянув на пистолет, заметил, что под шнуровкой к нижней стороне рукояти, прикрывая ценное дерево от ударов, приложена изогнутая стальная пластина. Именно на неё Катарина приняла клинок разбойницы. И сдаётся мне, это излюбленный приём девушки.
— Так что не так с березняком? — не унимался я.
— Место плохое.
— Это я и так понял. А поподробнее?
— Замолчал бы, чем спрашивать, — поморщилась Катарина.
— Дура, — пробурчал я и сразу же столкнулся с разъярённым взглядом наёмницы, поняв, что сказал это не по-русски, а на местном языке. Да ещё выбрал для этого не самое лучшее слово. Не синоним нашему недоумку, а что-то вроде тухлая голова. Даже разбойничья фраза о жопоголовой немного была мягче.
— Хочешь не дожить до утра? — рявкнула Катарина, показав рукой на озеро с чахлыми берёзами. — Оставайся здесь! А я пойду.
— Я всего лишь спросил, что в них особенного?! — перешёл я на крик в ответ. — Я просто не знаю! А ты ведёшь себя как бешеная собака!
Катарина стиснула кулак. Не будь я «прекрасной эльфийкой», то есть юношей рода халумари, наверняка ударила, но вместо этого сплюнула на сырую дорогу, поросшую травой-муравой.
— Потом расскажу.
И мы продолжили путь. Пистолеты наёмницы заряжены, пальцы стиснуты на эфесе клинка, зубы скрипят. Я и сам время от времени дотрагивался до кобуры с потайным пистолетом. Нервное состояние девушки передалось и мне.
Озеро кончилось, уступив место болотам с теми же чахлыми берёзками и осинками. Это по правую руку, а по левую шли поросшие густым ельником холмы. И судя по обилию поросших мхом и лишайником больших валунов явно ледникового происхождения, они тоже не были лучшим путём для странников — все ноги переломать можно.
Вот между ними и петляла дорога, на которой только в полдень попался большой встречный обоз. На телегах сидели только старики, а остальные подгоняли волов и придерживали загруженные товаром корзины. Явно норовя проскочить Гнилой Березняк как можно быстрее.
Люди удостаивали нас лишь мимолётными взглядами, занятые своими проблемами. Все хмурые и растрёпанные.
— Жрать будем? — спросил я, глянув сперва вслед обозу, а потом на болотину.
— Опять ноешь? — пробурчала Катарина, тоже посмотрев на топи.
— Между прочим, тебе заплатили за моё сопровождение. Можно хоть немного быть повежливее?
— Мне заплатили за твою сохранность, а не за любезности.
— Я без еды сдохну, — протянул я. Нет, помнится, по срочке сутками без жратвы ковырялся под крышей моторно-трансмиссионного отделения танка, или обливаясь грязью и маслом, заползал под днище, чтоб на ощупь искать сопящий патрубок через долбанные лючки. Голод терпеть приучен, мог на крайняк на ходу заглотить пару галет, просто хотелось наперекор инстинкту самосохранения подразнить эту стерву. Она спасла мне жизнь, не спорю, но это не повод срывать на мне злость.
— Ну, извините, Ваше Высочество, — развела руками Катарина, — отбивной из оленя у меня нет. И сладкого тоже. А если не успеем до темноты, то и не будет.
Я промолчал, в очередной раз поправив лямку своей походной сумки.
Тесная пара светил сперва начала припекать темя, а потом плавно начали подходить к закату. Слева вместо валунов то и дело попадались громады величиной с дом, а топь потихоньку сходила на нет.
Пару раз переходили вброд мелкие речушки с глиняным дном. Тогда приходилось снимать обувь и повыше закатывать штаны. Нелепые полосатые чулки я давно засунул в сумку. Они полупарадные, и их нужно беречь.
Подумалось, что, несмотря на явную нужность торгового тракта, никто не удосужился поставить мост. Да и опасалась Катарина не засад в ельнике, а именно не успеть до заката. Мысль напрашивалась, что там, в гнилом березняке, действительно что-то нехорошее есть. И это нечто боятся все.
Так и шли дальше молча, а светила быстро приближались к горизонту. Они уже порой задевали верхушки деревьев и играли тенью, словно в большие солнечные часы. В какой-то момент я заметил, что липкая оранжевая глина под ногами сменилась серой утоптанной землёй, из которой росли пучки травы, берёзы перестали быть чахлыми и сбились словно зелёные овечки в кучерявые рощицы, а каменные глыбы уступили место пологим холмам. И, чёрт возьми, они были засеяны полями пшеницы, льна и конопли. Но у последней была особенность: чтоб нечаянно попавший в этот мир наркоша обдолбался местной травкой с весьма узнаваемыми фигурными листьями, ему придётся сожрать её столько, что корова от такого количества от переедания сдохнет, а если курить, то проще в коптильню с ней залезть. В общем, желаемого эффекта он не получит.