| Dry Valley picked up his whip and went into his house. He stumbled as he went up the two wooden steps. The old Mexican woman who cooked his meals and swept his house called him to supper as he went through the rooms. Dry Valley went on, stumbled down the front steps, out the gate and down the road into a mesquite thicket at the edge of town. He sat down in the grass and laboriously plucked the spines from a prickly pear, one by one. This was his attitude of thought, acquired in the days when his problems were only those of wind and wool and water. |
Сухой Лог поднял с земли свой кнут и побрел к дому. На кухонном крыльце он споткнулся, хотя ступенек было всего две. Старуха мексиканка, приходившая убирать и стряпать, позвала его ужинать. Не отвечая, он прошел через кухню, потом через комнаты, споткнулся на ступеньках парадного крыльца, вышел на улицу и побрел к мескитовой рощице на краю деревни. Там он сел на землю и принялся аккуратно ощипывать колючки с куста опунции. Так он всегда делал в минуты раздумья, усвоив эту привычку еще в те дни, когда единственным предметом его размышлений был ветер, вода и шерсть. |
| A thing had happened to the man-a thing that, if you are eligible, you must pray may pass you by. He had become enveloped in the Indian Summer of the Soul. |
С Сухим Логом стряслась беда - такая беда, что я советую вам, если вы хоть сколько-нибудь годитесь еще в женихи, помолиться богу, чтобы она вас миновала. На него накатило бабье лето. |
| Dry Valley had had no youth. Even his childhood had been one of dignity and seriousness. At six he had viewed the frivolous gambols of the lambs on his father's ranch with silent disapproval. His life as a young man had been wasted. The divine fires and impulses, the glorious exaltations and despairs, the glow and enchantment of youth had passed above his head. Never a thrill of Romeo had he known; he was but a melancholy Jaques of the forest with a ruder philosophy, lacking the bitter-sweet flavour of experience that tempered the veteran years of the rugged ranger of Arden. And now in his sere and yellow leaf one scornful look from the eyes of Panchita O'Brien had flooded the autumnal landscape with a tardy and delusive summer heat. |
Сухой Лог не знал молодости. Даже в детстве он был на редкость серьезным и степенным. Шести лет он с молчаливым неодобрением взирал на легкомысленные прыжки ягнят, резвившихся на лугах отцовского ранчо. Годы юности он потратил зря. Божественное пламя, сжигающее сердце, ликующая радость и бездонное отчаяние, все порывы, восторги, муки и блаженства юности прошли мимо него. Страсти Ромео никогда не волновали его грудь; он был меланхолическим Жаком - но с более суровой философией, ибо ее не смягчала горькая сладость воспоминаний, скрашивавших одинокие дни арденнского отшельника. А теперь, когда на Сухого Лога уже дышала осень, один-единственный презрительный взгляд черных очей Панчиты О'Брайан овеял его вдруг запоздалым и обманчивым летним теплом. |
| But a sheepman is a hardy animal. Dry Valley Johnson had weathered too many northers to turn his back on a late summer, spiritual or real. Old? He would show them. |
Но овцевод - упрямое животное. Сухой Лог столько перенес зимних бурь, что не согласен был теперь отвернуться от погожего летнего дня, мнимого или настоящего. Слишком стар? Ну, это еще посмотрим. |
| By the next mail went an order to San Antonio for an outfit of the latest clothes, colours and styles and prices no object. The next day went the recipe for the hair restorer clipped from a newspaper; for Dry Valley's sunburned auburn hair was beginning to turn silvery above his ears. |
Со следующей почтой в Сан-Антонио был послан заказ на мужской костюм по последней моде со всеми принадлежностями: цвет и покрой по усмотрению моды, цена безразлична. На другой день туда же отправился рецепт восстановителя для волос, вырезанный из воскресной газеты, ибо выгоревшая на солнце рыжевато- каштановая шевелюра Сухого Лога начинала уже серебриться на висках. |
| Dry Valley kept indoors closely for a week except for frequent sallies after youthful strawberry snatchers. Then, a few days later, he suddenly emerged brilliantly radiant in the hectic glow of his belated midsummer madness. |
- Целую неделю Сухой Лог просидел дома, не считая частых вылазок против юных расхитителей клубники. А затем, по прошествии еще нескольких дней, он внезапно предстал изумленным взглядам обитателей Санта-Розы во всем горячечном блеске своего осеннего безумия. |
| A jay-bird-blue tennis suit covered him outwardly, almost as far as his wrists and ankles. His shirt was ox-blood; his collar winged and tall; his necktie a floating oriflamme; his shoes a venomous bright tan, pointed and shaped on penitential lasts. A little flat straw hat with a striped band desecrated his weather-beaten head. Lemon-coloured kid gloves protected his oak-tough hands from the benignant May sunshine. This sad and optic-smiting creature teetered out of its den, smiling foolishly and smoothing its gloves for men and angels to see. To such a pass had Dry Valley Johnson been brought by Cupid, who always shoots game that is out of season with an arrow from the quiver of Momus. Reconstructing mythology, he had risen, a prismatic macaw, from the ashes of the grey-brown phoenix that had folded its tired wings to roost under the trees of Santa Rosa. |
Ярко-синий фланелевый костюм облекал его с головы до пят. Из-под него выглядывала рубашка цвета бычьей крови и высокий воротничок с отворотами; пестрый галстук развевался как знамя. Ядовито желтые ботинки с острыми носами сжимали, как в тисках, его ноги. Крошечное канотье с полосатой лентой оскверняло закаленную в бурях голову. Лимонного цвета лайковые перчатки защищали жесткие как древесина руки от кротких лучей майского солнца. Эта поражающая взор и возмущающая разум фигура, прихрамывая и разглаживая перчатки, выползла из своего логова и остановилась посреди улицы с идиотической улыбкой на устах, пугая людей и заставляя ангелов отвращать лицо свое. Вот до чего довел Сухого Лога Амур, который, когда случается ему стрелять свою дичь вне сезона, всегда заимствует для этого стрелу из колчана Момуса. Выворачивая мифологию наизнанку, он восстал, как отливающий всеми цветами радуги попугай, из пепла серо - коричневого феникса, сложившего усталые крылья на своем насесте под деревьями Санта-Розы.
|