– Гостем будешь… Моя любить мистер Вальтер!
– Нужна мне твоя любовь!..
Пенкрофт швырнул деньги и ушел. До сих пор ему казалось, будто бы все его беды проистекают из того, что Бенджамина Вальтера здесь ненавидят и каждый норовит свести с ним счеты, кто ножом, кто ружьем… Теперь же стало ясно, что в Филиппоне его подстерегает куда более страшная опасность.
Здесь Вальтера любят, сочувствуют ему. И притом нигде и никогда еще Пенкрофт нутром не чуял столь удушающего запаха пороховой гари. Дания по сравнению с этим городом – парфюмерная фабрика. Здесь в наэлектризованном воздухе собираются грозовые тучи – предвестники мрачных событий.
Толстая старуха креолка, гадалка с огромными кольцами серег в ушах, попыхивала трубкой, примостившись на ступеньках у входа в храм. Она мягко коснулась одежды проходившего мимо Пенкрофта.
– Да пребудет с тобой Мадонна, сеньор… Не сомневайся, тебе уготовано место на небесах.
На небесах, когда у него столько дел здесь, на земле!..
Пенкрофт вознамерился было уединиться у себя в комнате. Он стремительно взбежал по ступеням, но на лестничной площадке перед ним вдруг возник старый лакей Штербинский.
– Упокой Господь вашу душу, мистер Вальтер.
Пришлось сделать глубокий вдох, чтобы сразу же на месте не порешить старикашку.
– С чего это все здесь решили заживо похоронить меня?! Что означают ваши жалостливые охи-вздохи?
– Что поделаешь, мистер Вальтер! У меня доброе сердце…
Ну ладно, добросердечный ты мой, выколочу я из тебя всю подноготную!
– Банни мне ни словом не намекнула, что вы в курсе дела! – попер Пенкрофт в наступление, понимая, что вызнать правду для него – вопрос жизни.
– О Господи!.. Госпожа Банни одна из тех, кому ровным счетом ничегошеньки не известно.
– А вам что известно?
Лакей опасливо оглянулся, затем вплотную приник к уху собеседника и прошептал:
– Все… – И прижал к губам палец. – Тс-с… Молчок…
И снова исчез, словно растворился. Неплохо бы узнать, как обращался к старику Штербинскому Бенджамин Вальтер в те поры, когда эти двое проворачивали свои темные делишки. Впрочем, гораздо важнее выяснить, кто этот всесильный Прентин.
Пенкрофт отворил дверь в свою комнату.
Навстречу ему из-под кровати выполз какой-то тип с безобразно вытянутым черепом и крючковатым носом. Усы щеточкой и козлиная бородка почему-то придавали ему сходство с кузнечиком. В руках незнакомец держал небольшую кожаную сумку.
– А вот и я, сын мой, – с ласковой улыбкой сообщил он. – Явился тайком и так же незаметно должен удалиться.
– Вот как?…
– Естественно. Взобрался по водосточной трубе и влез в окно. Что же ты, даже не хочешь со мной поздороваться?
– Как не хотеть… хочу! – нервно отозвался Пенкрофт.
Прямо-таки сцена из испанской народной комедии. Прилично одетый господин, с кожаной сумкой, взбирается по водосточной трубе и прячется под кроватью. Ситуация – обхохочешься, однако вид у гостя при этом унылый.
– Что ж… присаживайтесь! Располагайтесь как дома, – предложил Пенкрофт, решив, что этот незваный гость – чтоб ему пусто было! – инициативу в разговоре предоставляет ему.
– Грустно мне, Бенджамин.
– Я вижу. Хотите выпить?
– Нет, я по делу… И все же рад тебя видеть. – У посетителя был огромный кадык, который жил самостоятельной жизнью. Стоило незнакомцу заговорить, и кадык принимался судорожно метаться вверх-вниз, от подбородка к грудине, словно заключенный, стремящийся сломать преграду и вырваться на волю.
– М-да… – промычал Пенкрофт, досадливо потирая лоб. – Кто бы мог подумать, что через каких-то двенадцать лет тебя настолько может подвести память…
– Уж не хочешь ли ты сказать, будто не узнаешь меня?!
– Не надо преувеличивать! – увильнул Пенкрофт от прямого ответа. – Разве можно вас не узнать? Только ведь за такой срок все подробности путаются в голове. Где же… где же мы последний раз виделись?
Посетитель опешил.
– Двенадцать годков срок немалый, но все же недостаточный для того, чтобы забыть, кому ты обязан жизнью…
– Отец! – растроганно воскликнул Пенкрофт и распростер объятия.
– Это ты к чему? – испуганно попятился собеседник.
– У меня такое чувство… – растерянно пролепетал Пенкрофт, – будто я встретил родного отца! – завершил он фразу, при этом страстно желая отправить «отца» к праотцам.
– Жизнью ты обязан мне, что правда, то правда, – отвечал незнакомец, несколько смягчившись. – Но ты всегда был чужд патетике.
– Как вы верно заметили, годков прошло немало, однако по гроб жизни не забуду тот момент, когда вы спасли мне жизнь! – соловьем разливался Пенкрофт.
– Как же ты можешь помнить это?
– Вы уж простите меня, но… – пробормотал окончательно сбитый с толку Пенкрофт. – Но ежели тебе спасают жизнь, такое не забывается.
– Мне кажется, в моем случае это еще не повод для благодарности по гроб жизни. Просто во всей округе нет другого врача, кто бы мог присутствовать при появлении на свет новой жизни.
– Не стану вступать в пререкания, однако вам следовало бы учесть следующее. Вы способствовали появлению на свет многих и многих младенцев, но я-то всеми своими горестями-невзгодами обязан одному-единственному человеку – вам, доктор… доктор…
– Гонсалес. Вот уж не предполагал, что ты забудешь мое имя! Видишь ли, друг мой, тебе хорошо известно, что Прентин у нас царь и бог.
– Знаю я, кто такой Прентин! – самонадеянно брякнул Пенкрофт. – Поэтому в ваших разъяснениях не нуждаюсь. Собственно говоря, затем я и вернулся.
Здорово он отбрил этого любителя лазать по водосточным трубам!
– Хоть убей, не пойму, что ты хочешь этим сказать! Шутишь, наверное?
– Ну, вот что, старина! С тех пор как вы соизволили выпустить меня на белый свет – уж лучше бы вы этого не делали! – нервы у меня стали ни к черту. Так что примите к сведению – плевать я хотел на вашего Прентина!
– В таком случае всем нам придется умереть, – обреченно произнес доктор Гонсалес, и вытянутая башка его затряслась.
– Туда вам и дорога! – огрызнулся Пенкрофт, хотя в душе был сражен всемогуществом таинственного Прентина.
– Выходит, ты продался Вуперину?! – ошеломленно вымолвил доктор.
– Я бы попросил воздержаться от клеветнических высказываний! – парировал Пенкрофт. Похоже, он кое-чему научился, с трудом продираясь сквозь толщу незнакомого языка, полного намеков и экивоков. – Да я и в глаза не видел Вуперина, с тех пор как вернулся!
– Значит, он сам дал тебе знать? Хильдегард говорила, а она зря не скажет! – Доктор Гонсалес погрозил ему костлявым пальцем.
– Хильдегард для меня больше не существует. Думаю, эта бестия и довела Эрвина до могилы. – Пустив пробный шар, Пенкрофт выжидательно умолк. Может, на сей раз старик расколется?
Доктор помолчал, уставясь в пространство, и наконец удрученно кивнул.
– Произнести бы тебе эти слова лет пять назад!..
– Что вам от меня нужно? – обессилено сдался Пенкрофт.
Да-а, тесна чужая одежка, коли взялся носить ее со всеми грехами предыдущего владельца!
– Знаю, что ты нам худого не желаешь, а если, по твоим словам, Вуперин не подкупил тебя, тогда и я пойду тебе на уступку. Скажи, когда ты хотел бы умереть?
– А с какой стати мне умирать?! – возмутился Пенкрофт.
От удивления башка доктора еще больше вытянулась.
– А как же иначе, сынок? Я тебя не понимаю. Ведь, возвращаясь в Филиппон, ты должен был готовиться к смерти. Ты же знал, что тебя прикончат.
Еще не легче!
– Не скажете, кому это так не терпится прикончить меня?
– Мне, – тихо ответил доктор Гонсалес и достал большущий револьвер. – Есть у тебя какие-нибудь дела, которые необходимо уладить напоследок, или, может, желание какое? Только не тяни, сынок, у меня с семи часов прием больных. Поверь, я очень сожалею… Хотя, возможно, все сложилось к лучшему. – Он со вздохом поднял револьвер.
– Обождите!
– Чего тут ждать? Или хочешь на прощанье поиграть на скрипке?