2
На углу Пенкрофт столкнулся с Вандрамасом, которого можно было узнать только по живописной униформе. Оно и неудивительно: Пенкрофт его здорово отделал. Вандрамас грубо оттолкнул встречного и, скрежеща зубами от ярости, бросил остальным:
– Подумать только – ведь он был у меня в руках! Чтоб мне тогда разорвать его на куски!..
К их группке подоспел еще один горожанин, фонариком подсвечивая себе дорогу.
– Пусть он только мне еще раз попадется, на том ему и крышка… – При свете фонарика Вандрамас наконец разглядел Пенкрофта, который слушал его с живейшим интересом. У него отвисла челюсть, а руки сами потянулись схватить Пенкрофта. Вновь повторилась та же самая сцена: прижатый к противнику почти вплотную, Пенкрофт нанес ему снизу резкий удар в подбородок, а затем рукояткой револьвера огрел по голове. Вандрамас рухнул как подкошенный.
Остальные остолбенели от неожиданности, а Пенкрофт метнулся за угол. Снова началась гонка с препятствиями: тут через забор, там через ограду, под неумолчный треск выстрелов и град щепок, выбитых пулями из заборов… В очередной раз перескочив через ограду, Пенкрофт нырнул в распахнутое настежь темное окно.
В этой ванной комнате он уже побывал, хотя и не воспользовался ею по назначению.
Это дом владельца скобяной лавки.
Из дальних комнат доносятся голоса, тяжелый стук кованых сапог – полиция… Пенкрофт осторожно подкрался к двери. Окруженный толпой полицейских и цивильных граждан человечек низенького роста взволнованно дает показания:
– Разжился в лавке инструментом и отправился потрошить сейфы. Хорошо хоть до моего не добрался…
– А что, в нем так много денег? – поинтересовался старший полицейский чин.
– Деньги я в сейфе не держу. Но поскольку являюсь почетным испанским консулом, храню там важные дипломатические бумаги. Пропади они, и я окажусь в щекотливом положении.
Пенкрофт пригляделся к пострадавшему повнимательнее: низенький, плюгавый, кривоногий и косоглазый, а туда же – почетный консул! Больше чем на торговца скобяным товаром не тянет.
Пенкрофт присоединился к толпе зевак, надеясь остаться незамеченным в полумраке комнаты. Наконец полицейские и прочие граждане двинулись дальше, и тут кто-то хлопнул Пенкрофта по плечу.
– Ба, кого я вижу! Вернулись к нам, значит? – Гуляка из корчмы, который застукал Пенкрофта висящим на лампе вниз головой. Воспоминание не из самых приятных.
– Желаете еще малость поболтаться?
– Может, и потешу честной народ, – негромко ответил Пенкрофт. – Только вы… того… потише. Трактирщика вашего я с тех пор побаиваюсь.
– Небось отпирается, старый мошенник, не признает, что вы с ним заключили пари?
Когда дом опустел, лавочник запер все входы-выходы. И тут в бок ему уперлось дуло револьвера.
– Открывай сейф, иначе пристрелю на месте! Делай, что велят, да поживее!
Лавочник оцепенел от страха. Коленки у него дрожали – для консула вид довольно жалкий. Затем он все же открыл сейф, и Пенкрофт выхватил оттуда пачку писем. Торопливо перебрал их… Да, вот оно, нужное!.. Выскочив на улицу, он тотчас вскрыл конверт.
«Если со мной что-либо случится, знайте: досье хранится под надгробием Софии.
Получается, что ему предстоит заняться осквернением могил, перевернуть надгробия всех Софий, погребенных на филиппонском кладбище? Нет, это не по его части!
Пора уносить ноги из взбудораженного Равиана. В темном переулке кто-то попытался было преградить дорогу бегущему Пенкрофту, но вырубился, получив сокрушительный удар по голове.
Пришлось спасаться испытанным путем – по крышам. И вот наконец он на крыше станционного здания.
Город гудит, как потревоженный улей, все выезды перекрыты.
Внизу стоит паровоз под парами, перепачканный машинным маслом машинист начищает медные рукоятки. Без малейшего испуга, привычным жестом он поднимает руки вверх, почувствовав, как в бок ему уперлось нечто твердое.
– Поддай жару, да поживее!
Паровоз на всех парах летит вперед, и вскоре город остается позади.
– Вы не против, если мы столкнемся с нью-йоркским скорым? – небрежно осведомляется машинист. – Катастрофа произойдет вон там, у поворота к мосту.
– Тормози! – испуганно кричит Пенкрофт.
Связанного машиниста, который так и не успел рассмотреть его лица, он сбрасывает в кусты, затем спрыгивает с паровоза и, скатившись с насыпи, исчезает…
3
Занимался рассвет.
Кладбищенский сторож в Филиппоне проснулся от легкого шума. У его постели стоял человек с лицом, закрытым платком, и с револьвером в руке. Пенкрофт не напрасно замаскировался: он знал, что осквернение могил вызовет среди богобоязненных латиноамериканцев бурное возмущение.
– Не зажигай лампу! – распорядился Пенкрофт. – Поднеси регистрационную книгу к окну.
Наутро сторожа обнаружили связанным, а двенадцать могил, в каждой из которых покоилась какая-нибудь София, – кощунственно потревоженными: памятники – один сдвинут, другой опрокинут. И к девяти утра все жители ринулись на поиски Бенджамина Вальтера, так как высвободившийся из плена доктор обвинил его в убийстве Паоло и в присвоении досье. Испанская матрона вынуждена была признаться, что ее брата Паоло застрелил Вальтер, – правда, во время дуэли.
Жители города вновь ополчились против него. Пенкрофт же тем временем отсиживался в кустарнике. А что еще ему оставалось делать? Сейфы раскурочил, памятники поопрокидывал, других Софий на кладбище нет, и досье тоже нет как не бывало.
Вздернут его как пить дать, весь вопрос – где: в Филиппоне или в Равиане?
И есть, как назло, хочется. Ах, как глупо все сорвалось! Ведь он почти все уладил. При этом так и не разобравшись в хитросплетениях судеб и загадочных историй. Вооруженные всадники объезжают округу с холма на холм, того гляди сюда доберутся. От голода живот подвело. Перехвати он чего-нибудь съестного, ушагал бы отсюда на своих двоих, а пока что сил нет двинуться.
Кто это там идет? Редактор Кёдлингер направляется к своей хибаре. Пенкрофт обрадовано вскакивает и догоняет его.
– Господин редактор! Не приютите меня?
– Не припоминаю, чтобы мы с вами встречались…
Они вместе заходят в домишко. Старший Кёдлингер спит. На столе обильная еда – жареное мясо, хлеб, вино, все стены увешаны картинами. Благодаря покровительству Прентина Кёдлингер отовсюду собирает картины, и владельцы отдают их без звука. Тут и портрет эрцгерцога Франца Фердинанда, и его супруги… а это…
Кусок жареного мяса выпал у Пенкрофта из рук.
4
Все силы брошены на поиски Вальтера. Вуперин и его сторонники еще раньше приняли решение разобраться с тяжбой раз и навсегда. Власти Равиана затребовали из Нью-Йорка специальную комиссию для расследования этого запутанного дела и вынесения приговора по поводу незаконно присвоенных шахт.
И вот утром, как гром среди ясного неба, нагрянула комиссия. Полицейские под командованием капитана Стоуренса согнали в ратушу всех, чьи показания могут представлять интерес.
Независимо от этого вооруженные группы граждан тщательно прочесывают город с целью схватить Вальтера и наконец нападают на его след у хибары Кёдлингеров… Отовсюду туда съезжаются конные добровольцы, возбужденно перекликаясь.
Охота на человека увенчалась успехом!
Однако охотникам нет нужды прибегать к насилию. Они с удивлением увидели, что преследуемый сам вышел им навстречу, предусмотрительно подняв руки вверх.
Ожесточенные, выкрикивающие угрозы филиппонцы взяли его в плотное кольцо.
– Ты опять надул нас, Вальтер?
– Где досье?
– Ты убил Паоло! Натравил на нас равианцев, и теперь они готовы убить нас! Прибыла комиссия из Нью-Йорка!
Пенкрофт сохранял полнейшее спокойствие. Вытащил сигарету, закурил. Руки у него чуть подрагивали, но отнюдь не от страха.
– Чего молчишь? Отвечай!
– Сперва дождусь тишины, – вполголоса цедит он, и горлопаны вынуждены умолкнуть, чтобы разобрать его слова.
– Говори же!
– Ты грубишь, Лоуэлл, а я этого не люблю! – по-прежнему не повышая голоса, произносит Пенкрофт и каким-то доселе неведомым чутьем улавливает невероятное: ему вновь удалось подчинить толпу, поставить ее на колени. Спокойствие, с каким он противостоял натиску разъяренных людей, оказалось сильнее их злобы. Но это всего лишь видимость популярности, подобная тонкой ледяной корке, и стоит ей снова треснуть под ним, как он, Пенкрофт, провалится безвозвратно. И тогда гладкая, сверкающая поверхность океана, каким представляется его успех, враз превратится в бушующие волны народного гнева, которые сомкнутся над головой окончательно и бесповоротно…