…Грязная изба. На печке и по углам шуршат тараканы. Кажется, и развешанное на веревке тряпье тоже шуршит и шевелится. На прокисшем овчинном тулупе разметался ребенок. Он весь пылает. Он задыхается! А спасти его нечем: нет противодифтерийной сыворотки.
В ту пору Василия Ивановича постоянно мучило чувство какой-то виноватости. Он ощущал его даже во сне. Как часто он подходил к постели больного и… позволял (как это страшно!) ему умирать. Но разве мог один врач, один на двести верст, обслужить все население, появиться у больного, когда еще не поздно? Разве мог он что-нибудь изменить? Какими смешными кажутся ему теперь попытки протеста: докладные записки губернатору, обличительные статьи, которые никто не читал!..
От воспоминаний отвлекло Василия Ивановича деликатное покашливание Марии Сергеевны.
— Покушайте, Василий Иванович, — ласково проговорила она, — Покушайте, дорогой. Вон Фрося вам куриный бульончик несет.
Есть не хотелось, но, чтобы не огорчить их, он немного поел.
Потом пришла Татьяна Николаевна, послушала пульс.
— Ни в коем случае не вставайте, Василий Иванович! — строго произнесла она, присаживаясь на краешек стула.
Он взглянул на нее из-под очков. Небольшого росточка с еще неутратившими детской расплывчатости чертами лица, Татьяна Николаевна и впрямь (как определила Фрося) походила на девчонку. Василий Иванович невольно улыбнулся. Заметив это, она вся просветлела.
— Я позвонила мужу больной из пятой палаты. Он сказал, что был в командировке, сегодня придет, — тихо проговорила она.
— Вот и прекрасно! Не забудьте побеседовать с Анной Романовной. — И, увидев растерянность собеседницы, добавил: — Ну, с новенькой больной. И помните: если больному не стало легче после беседы с врачом, то… — Василий Иванович взглянул на нее, и она поспешно докончила:
— …то такой врач недостоин носить белый халат.
— Совершенно верно.
Неожиданно, склонив голову набок, Татьяна Николаевна сказала:
— А я теперь знаю «Осеннюю песнь» Чайковского.
…На днях, услышав по радио «Осеннюю песнь», она спросила его, что это за вещь? Василий Иванович не на шутку рассердился: на что она растратила студенческие годы? Он помнит, как студенты, едва успев вымыть руки после «анатомички», спешили в концертный зал. Музыка облагораживает душу! Врач — гуманнейшая профессия на свете. К ней нужно готовиться всесторонне… «В том числе и эстетически!» — воскликнул он… И сейчас ее слова вызвали у него довольную улыбку.
Татьяна Николаевна ушла. Он задремал.
Проснулся, когда в палате было темно, в дверную щель проникал слабый свет. За черным оконным стеклом мельтешили какие-то тени. Это ветер раскачивал подсвеченные электрическим фонарем деревья.
В больнице тихо. Мирно пощелкивало отопление.
«Сколько же я проспал? — подумал он. — Уже ночь…» Несколько минут лежал не двигаясь. Казалось, чуть пошевелишься и тотчас боль цепкой рукой схватит за сердце.
Василий Иванович вздохнул сначала осторожно, потом глубже. Дышится свободно, во всем теле ощущение приятной легкости. И, как обычно, когда чувствовал себя хорошо, он подумал, что совершенно напрасно согласился лечь в больницу. Дни его все равно сочтены, — он знает это лучше других. Нужно дорожить каждой минутой! Успеть закончить свой труд. Может, его опыт и знания пригодятся молодым врачам. Пусть записки будут изданы даже… после… Закончить их необходимо. Да-да, медлить нельзя!
Эта мысль подняла Василия Ивановича. Он встал, оделся и незаметно пробрался в кабинет главного врача. Сев к столу, достал свои многолетние записи.
Василий Иванович писал и слышал каждый редкий звук. Вот за дверью раздались скользящие шаги, через несколько минут шаги проследовали в обратном направлении.
«Так-так», — отсчитывает секунды маятник стенных часов. Скрипит перо, не очень ровные строчки ложатся на бумагу. «Так-так», — подгоняют их удары маятника. Вдруг… Василий Иванович даже вздрогнул, — так резко прозвучал неожиданный телефонный звонок. Морщась от досады, пытаясь дыханием сдержать заколотившееся испуганно сердце, старый доктор снял трубку.