В эту минуту мы услышали шаги в соседней комнате, и вошли искавшие нас Матильда, моя мать, мой отец и Клотильда.
— Матушка, дорогая матушка, — сказал я Матильде, идя всем навстречу. Я схватил руку Матильды и попытался поцеловать ее. Матильда никогда никому не позволяла целовать себе руку. Сейчас она позволила это мне, мягко сказав:
— Только один-единственный раз.
Затем она поцеловала меня в лоб и сказала:
— Будь счастлив, сын мой, как ты того заслуживаешь и как этого хочет та, что сегодня отдала тебе половину своей жизни.
Ризах сказал мне:
— Сын мой, теперь я буду говорить тебе «ты», и ты тоже должен быть со мною на «ты», как и со своим первым отцом, — сын мой, после того, что сегодня произошло, первый твой долг — создать благородную, чистую, налаженную семейную жизнь. Перед тобою пример твоих родителей, будь таким, как они. Семья — это то, что необходимо в наши времена, еще необходимее, чем искусство и наука, чем транспорт, торговля, подъем, прогресс или как там называется все, что кажется таким желанным. Семья — основа искусства, науки, человеческого прогресса, государства. Если браки не становятся семейным счастьем, то напрасны твои высочайшие достижения в науке и искусстве, ты даришь их поколению нравственно опустившемуся, которому твои дары, в общем-то, не нужны и которое в конце концов перестает создавать такие ценности. Если ты стал на почву семьи — многие не вступают в брак и все же творят великое, — но если уж ты стал на почву семьи, ты человек лишь тогда, когда стоишь на ней чисто и целиком. Тогда трудись и на поприще искусства или науки, и если ты сотворишь что-то необыкновенное и великое, ты по праву прославишься, тогда будь полезен и своим соседям в делах общественных и следуй зову государства, если это понадобится. Тогда твоя жизнь будет на пользу тебе и всем временам. Следуй лишь зову своей души, как до сих пор, и все будет хорошо.
Я протянул ему руку, он прижал меня к себе и поцеловал в губы. Наталия была тем временем в объятиях моей матери, моего отца и Клотильды.
— Он останется, конечно, таким же, как сейчас, — сказала Наталия, выражая, вероятно, свое желание на будущее.
— Нет, мое дорогое дитя, — сказала моя мать, — он не останется таким же, сейчас ты этого еще не знаешь: он станет чем-то большим и ты тоже. Любовь будет другой, с годами она совсем другая. Но с каждым годом она все больше, и если ты говоришь: «Сейчас мы любим друг друга сильнее всего», то вскоре это будет не так, и когда перед тобой вместо цветущего юноши будет увядший старик, ты будешь любить его иначе, чем любила юношу. Но будешь любить его несказанно больше, будешь любить его вернее, серьезнее и неразрывнее.
Мой отец отвернулся и провел рукой по глазам.
Моя мать еще раз поцеловала Наталию и сказала:
— Милая моя, славная, дорогая дочь.
Наталия ответила поцелуем и бросилась на шею моей матери.
— Дети, теперь нам нужно пойти к остальным, — сказал Ризах.
Мы пошли в зал. Там Ризах вручил документы Наталии. Она передала их мне. Мой отец также вручил мне документы. Все присутствующие пожелали нам счастья, прежде всех Густав, которого я последнее время совсем не видел. Он бросился на шею сестре и мне. В его красивых глазах блестели слезы. Затем нас поздравили Ойстах, Роланд, ингхофские жители, рорбергский священник, который напомнил мне нашу первую встречу в этом доме в тот грозовой вечер, и все другие.
Ризах сказал, что теперь каждому дается в распоряжение два часа, а потом всем нужно собраться в мраморном зале для небольшой трапезы.
Те же девушки, что при бракосочетании, проводили Наталию в покои ее матери, чтобы она сняла там подвенечное платье. Я пошел в свою комнату, переоделся и запер документы, не взглянув на них. Спустя довольно долгое время я пошел в переднюю квартиры Матильды и, спросив, готова ли уже Наталия, передал, что прошу ее немного прогуляться со мною по саду. Она появилась в красивом, но очень простом шелковом платье и спустилась со мною по лестнице. Она подала мне руку, и мы прошлись под высокими липами и по другим дорожкам сада.
По истечении двух часов позвонили к трапезе. Все направились в зал, и были рассажены там по своим местам. Еда была, как обычно у Ризаха, простая, но превосходная. Для знатоков и любителей были поданы очень благородные вина. В этом зале никогда прежде не ели, и прелесть мрамора, заметил мой гостеприимец, должна отражаться лишь в прелести благороднейшего вина. Произносились здравицы и даже заздравные стихи.
— Хорошо ли я поступил, Натта, — сказал мой бывший гостеприимец, — найдя тебе подходящего мужа? Ты всегда думала, что я не разбираюсь в таких вещах, но я распознал его с первого взгляда. Не только любовь быстра, как электричество, но и деловой взгляд.