Я сказал, что рад такому заботливому отношению моего гостеприимца к этим растениям, несомненно своеобразным и занятным.
— Чем дольше их наблюдаешь и чем дольше имеешь с ними дело, тем занятнее они становятся, — сказал садовник. — Строение их очень разнообразно, иголки могут служить и настоящим украшением, и оружием, а листья бывают чудесны, как сказки. Через месяц вы бы увидели очень красивые, они еще не распустились как следует.
Я сказал ему, что уже видел их листья, не только такие, которые, хоть они и красивы, встречаются везде, но и другие, редкие, и такие, где красота соединяется с приятным запахом. Я сказал ему, что в прежние времена занимался ботаникой, правда, не ради садоводства, а для собственного образования и развлечения и что кактусам я уделял внимание не в последнюю очередь.
— Если хозяин собирает старые вещи, — сказал он, — то ему следовало бы делать это и со старыми растениями. В Ингхофе в теплице есть cereus потолще мужской руки вместе с рукавом. Он поднимается по стене, загибается и растет дальше по потолку, к которому прикреплен веревками. Нижняя часть его уже одеревенела, на ней вырезаны имена. Думаю, что это cereus peruvianus. Там не так уж дорожат им, и хозяину следовало бы купить его, даже если из-за длины этого кактуса пришлось бы сцепить три повозки, чтобы доставить его сюда. Ему уже добрых двести лет.
Я не ответил на эту речь, чтобы не вмешиваться в его летосчисление разведения кактусов в Европе.
Осмотрев наконец все, я поблагодарил его за труд и вышел из домика. Он очень любезно и со множеством поклонов попрощался со мной.
Я прошел к входной решетке, через которую меня вчера пропустил хозяин, потому что мне хотелось немного осмотреться и за пределами сада. Работник, занятый чем-то поблизости, открыл мне калитку, потому что я не знал устройства замка, и я вышел наружу. Я обошел в разных направлениях ту сторону холма, по которой взобрался еще вчера. Хотя я в общем хорошо знал местность, где сейчас находился, мне никогда еще не случалось задерживаться здесь столь долго, чтобы можно было вникнуть в подробности. Я увидел теперь, что оказался в очень плодородном, очень красивом краю, что между изгибами холмов тянутся прелестные места и что густая заселенность придает этому краю что-то очень веселое. День делался все теплее, не становясь жарким, и стояла та тишина, которая более, чем в какое-либо другое время, царит в полях в пору цветения роз. В эту пору все злаки зелены, они находятся в состоянии роста, и если в данной местности не так много лугов, где сейчас идет сенокос, то людям в полях нечего делать, и они оставляют их наедине с плодотворящим солнцем. Тишина была такая, как в горах; но она не была такой одинокой, потому что со всех сторон тебя окружало дружное общество растений-кормильцев.
Звон далекого деревенского колокола и часы, которые я вынул, напомнили мне, что уже полдень.
Я пошел к дому, решетку мне открыли, как только я дернул звонок, и я вошел в столовую. Там я застал хозяина и Густава, и мы сели за стол. Обедали мы только втроем.
Во время обеда мой гостеприимец сказал:
— Вы удивитесь, наверное, что мы принимаем пищу в таком уединении. И правда, очень жаль, что исчез старый обычай, чтобы хозяин дома сидел за трапезой вместе со своей родней и челядью. Так слуги превращались в членов семьи, они часто служили в одном и том же доме всю жизнь, хозяин жил с ними в приятной дружбе, и поскольку все полезное для государства и человечества идет от семьи, они становились не только хорошими, любящими дело слугами, но и хорошими, доброчестно привязанными к дому, как к святыне, людьми, для которых хозяин надежный друг. Но с тех пор, как они отделены от него, с тех пор, как получают плату за труд и принимают пищу отдельно от него, они не связаны ни с ним, ни с его ребенком, у них свои цели, они оказывают ему сопротивление, легко покидают его и часто, поскольку у них нет ни семьи, ни образования, предаются порокам. Пропасть между так называемыми образованными и необразованными становится все шире. А уж когда крестьянин ест свои кушанья в своей отдельной каморке, неестественное различие воцаряется там, где естественного не могло бы и быть.
— Я хотел, — предложил он через несколько мгновений, — завести этот обычай в здешнем нашем доме. Люди, однако, воспитаны здесь иначе, они закоснели в своих привычках и не могли приспособиться к чужому, это было бы для них только утратой свободы. Нет сомнения, что постепенно они сжились бы и с другим порядком, особенно молодые, еще поддающиеся воспитанию. Но я слишком стар, на эту задачу мне не хватит остатка лет. Вот я и не стал принуждать своих слуг, а моим более молодым преемникам вольно возобновлять такие попытки, если они разделяют мое мнение.