— Что прикажете? — отвечал голос кучера из конюшни.
— Живо оседлай Джека и веди его сюда!
Но как же быть с ответом? Обязательно нужно ответить! — Григорий Петрович задумался. Нет, только не сейчас. Сейчас надо что-нибудь делать, а завтра…
— Ты не спишь еще, Никита Трофимыч?
Старый повар сидел на крылечке перед кухней.
— Нет, ваше благородие, отдыхаю. Вечер-то больно хорош — как бы только, на ночь глядя, дождика не было.
— Не будет, милый,— весело отвечал Галдин.— Теперь все светлые дни настанут.
Старик с изумлением посмотрел на барина. Антон подвел Джека.
— Прощай, Трофимыч!
Откуда-то вынырнувшие Штык и Пуля кинулись под ноги лошади.
— А ну — кто скорее?
Джек рванул и понес.
Давно уже с таким наслаждением не мчался Григорий Петрович на своем гунтере. Через дороги, через канавы, рвы, изгороди, по овсам и ржи скакал он, все прибавляя ходу, все желая больше и больше скорости. Впереди темнел лес. Вскоре густой запах смолы и неподвижные сосны преградили ему путь. Лошадь убавила шагу. В сумерках, разыскав тропинку, Галдин опустил поводья и закурил трубку. Лес спал. Слышен был только треск сухих сучьев под лапами неугомонных псов. Тишина леса убаюкивала, успокаивала приподнятые нервы.
Чем дальше вглубь, тем становилось темнее. Галдин не различал головы своей лошади. Она фыркала, прислушиваясь к шорохам. Он чувствовал, как бьется кровь на ее сухой шее. Шаг ее стал осторожен и упруг.
Потом донесся мерный шум, похожий на приближающийся ветер.
«Эге, да я уже около клябинской мельницы»,— подумал Григорий Петрович.
И точно, вскоре мелькнул просвет. На лугу, покрытом сплошь куриной слепотою, которая желтела при луне, как золотой ковер, показалась мельница. Сквозь открытые шлюзы с грохотом падала широкая волна воды. Сейчас же за мельницей, чуть поднявшись на холм, можно было увидеть усадьбу Теолин. Случайно приехав сюда прямиком, Галдин остановился в нерешительности.
В барском доме горели огни. Его тянуло на эти огни. Он два раза проехал вдоль ограды мимо парка. Даже слез с лошади, подошел к калитке, отворил ее и посмотрел внутрь. Сад был пуст. Но Галдин все-таки не вошел в него, а, постояв несколько минут, сел опять в седло.
Он не мог оставаться один, не мог лечь и заснуть у себя дома — ему нужны были люди, с которыми бы он мог говорить, смеяться, которым мог бы крепко пожимать руки от переполнявшего его счастья. Он спустился к реке, въехал на паром и перебрался в Черчичи,— была не была, ему пришло в голову посетить пана пробоща.
Ксендз сидел у себя на маленьком крылечке, повисшем почти у самого обрыва над водою: он помогал разматывать шерсть миловидной женщине, сидевшей напротив. При появлении Галдина ксендз вскочил с места, засуетился, радостно заулыбался.
— Вот приятно-с! — воскликнул он.— Это так хорошо, что пан пулкувник меня не забывает!.. Аделька, худко, поставь самовар и стол накрой!
Молодая женщина поспешно вышла, скромно потупив глаза под взглядом Григория Петровича.
— Да у вас тут премило,— сказал ротмистр, оглядываясь.
На том берегу черным пятном выступала усадьба Клябина. Река была неподвижна, веселые огни местечка отражались в ее водах. Иногда доносился плач ребенка, лай собаки или чье-то нестройное пение; иногда кто-нибудь кричал с противоположного берега:
— Паром!
Эхо подхватывало этот крик, несло его далеко вниз по течению.
— Да, ничего себе,— отвечал пан пробощ,— только вот как бы балкончик в реку не упал… еле держится. Вообще домик негодный…
Аделя внесла закуски и вино. Ксендз попросил гостя к столу.
— Мне, собственно, есть совсем не хочется, но выпить я могу,— сказал Григорий Петрович, радостными глазами глядя на хозяина.— У меня сегодня весь день какой-то пьяный. Приезжали ко мне граф и почтмейстер, потом я проскакал к вам верхом… до сих пор еще шумит в ушах ветер… Право, я ни капли не жалею, что поселился в деревне… Тут очень, очень хорошо!
— Пан пулкувник сегодня радостный,— засмеялся ксендз.— Это мне нравится… Я сам люблю лихость, хоть и ношу сутану… Моя господыня тоже смех любит… Аделя! — крикнул он.
— Цо? — отвечал живой голос из комнаты.
— Ты любишь смеяться? Пан пулкувник хочет послухать, як ты смеешься!
В ответ на это послышался быстрый топот удаляющихся шагов, шорох платья.
— Ишь, сбегла,— улыбнулся пан пробощ.— Шустрая она у меня.
— Да, да,— она мне очень понравилась,— подхватил возбужденно Галдин.— Но чтобы нам с вами предпринять, пан пробощ?
— О, да у пана что-то есть на сердце,— подхватил хозяин.— Уж не влюбился ли пан в панну Ванду?.. Ну так я порадую пана — красивая паненка велела вам кланяться.