Два дня садовник с толпой поденщиков чистил, украшал и подстригал сад, а многочисленные девки теолинского владельца скребли и мыли барский дом. Все блестело, все казалось вновь отполированным.
Старший лесник с двумя своими помощниками уже за неделю обшарили весь клябинский лес, вынюхивая волков, которые должны были быть к приезду губернатора для облавы. Каких-то забежавших двух они точно увидели где-то издали: молодые по ночам не откликались.
— Все равно надо, чтобы они как-нибудь были,— заявил Карл Оттонович, выслушав жалобу своих «ягтманов»,— бросьте в лес конину, тогда они придут.
Из соседей и знакомых только двум были разосланы приглашения — князю Лишецкому и Галдину, других фон Клабэн считал недостойными.
Обед назначен был к часу дня, чтобы оставалось время для облавы. До этого Карл Оттонович водил своих гостей по усадьбе, показывал парники, лесопильный завод и более всего обращал их внимание на «рационально поставленное», как он называл молочное хозяйство. Коровы его стояли каждая под номером, каждая в отдельном стойле, пол во всем обширном сарае был асфальтовый. Коровы кормились по «датской» системе.
Гости остались от всего в восхищении, а губернатор несколько раз повторил:
— Та, та фот это я понимаю, это настоящее немецкое хозяйство.
Губернатор был добродушнейшим на вид немцем с седенькими бачками, с симпатичной лысиной на круглом черепе. Он был любезен со всеми, всем приветливо улыбался, махая в ответ на поклоны пухлой своей ручкой. Он плохо говорил по-русски, а потому избегал говорить много, что придавало ему облик глубокомысленной задумчивости; за него в общественных собраниях всегда говорил правитель канцелярии. Среди чиновников рассказывали с добродушною улыбкою, что жена губернатора, милейшая Эмма Оскаровна, сознавая, что губернатору неудобно не знать русского языка, перед отъездом в Витебск жаловалась на это в Петербурге своим знакомым, на что будто бы одна высокопоставленная особа ответила улыбнувшись, весьма тонко: «ah bah à quoi bon ce russe!» [17] Как бы то ни было, эти добродушные немцы действительно прекрасно обходились без русского языка.
Кроме усадьбы, фон Клабэн возил всех в Черчичи и там показывал им церковь, где о. Никанор отслужил краткую литию {53}. Несмотря на то, что губернатор был лютеранином, он необыкновенно аккуратно крестился и клал земные поклоны даже тогда, когда этого не полагалось по уставу. Народа собралось множество: все хотели поглядеть на начальство. Исправник {54} и урядники {55} потели в своих парадных мундирах. За ландо губернатора ехали два конных стражника. Мужики снимали шапки и кланялись.
Фон Клабэн, сидя рядом со своим соотечественником, чувствовал себя вполне удовлетворенным. Он делал вид, что не замечает приветствий, увлеченный разговором с его превосходительством начальником губернии. Он уже рассчитывал, сколько неоцененной пользы принесет ему это высокое посещение.
Губернский и уездный предводители {56} ехали в другой коляске. Они почти все время молчали. Зато веселились от всего сердца господин Рахманов — кандидат в члены совета — и прокурор. Прокурор был мал ростом, некрасив, маленькая головка его непрестанно нервно вращалась из стороны в сторону на тонкой жилистой шее, но нрав у него был превеселый, ничуть не прокурорский, и так умел он рассказывать похабные анекдоты, что можно было умереть со смеху. Рахманов хохотал густым басом, держась одной рукой за длинную пегую бороду, а другою придерживая колыхающийся круглый живот.
Стол был накрыт на десять кувертов, ждали еще адмирала Рылеева, который должен был приехать на этих днях к себе в имение, но его не было. Дам Карл Оттонович не пригласил по настоянию своей жены, боящейся лишней усталости, да к тому же, кроме Сорокиной и барышень Лабинских, никого и не было в окрестностях.
За каждым прибором стояла маленькая вазочка с пунцовой розой, а на тарелке лежал билетик с именем гостя. Венцлав был во фраке и белых перчатках, кроме него подавали еще две горничные.
Галдин приехал перед самым обедом. Он надел голубую венгерку {57} и казался очень интересным. Представился почтительно губернатору, который, как и фон Клабэн, спросил, не родственник ли его прочится в министры. Григорий Петрович был рассеян и глядел по сторонам, выглядывая Анастасию Юрьевну, но она появилась только к столу.