Толстяк все это делал очень спокойно и очень медленно. Приспособить себя к поездке было для него, без всякого сомнения, наиглавнейшей задачей. Удобно или неудобно было соседу справа, спереди или сзади для него было по одному месту.
Васильев с облегчением вздохнул, когда сосед успокоился. На всякий случай он оглянулся назад. Бабушка сидела смиренно, ее глаза были слегка закрыты. Молодая девушка у окна, скорее всего, она приходилась ей внучкой или даже правнучкой, не издавала ни звука.
Васильев улыбнулся и прильнул к окну. Через некоторое время закрыл глаза. Призадумался. За всю жизнь ему довольно много приходилось быть в пути. Будь это поезд или самолет, легковая машина или автобус. В молодости он все эти виды транспорта, которые доставляли его тело из одного пункта в другой, переносил очень легко. И сейчас, когда его часы жизни показывали семьдесят без нескольких минут, он чувствовал себя совсем неплохо. Хотя кое-кто и изменил в своих привычках, приоритетах. За последние двадцать лет он вообще не «прикасался» к самолетам. Ни к российским, которые, по его мнению, были устаревшими, ни к первоклассным немецким. Он просто-напросто их боялся. Причиной этому была смерть его друга детства. Молодые люди после окончания средней школы много лет переписывались. Инженер Виктор Сизов, он же балагур и бард все время рвался в гости к своему корешу. Жаждал встречи и Васильев. Но, увы не получалось. У военного была служба, у гражданского командировки, к тому же была и большая семья. Только после ухода на пенсию у друзей появилось свободное время. Васильев в это время жил в Германии и по настоятельной просьбе своей жены сделал другу вызов. Встретиться им было не суждено. Сизов вылетел из Владивостока в Москву на самолете, во время полета он умер. Отказало сердце, не выдержало нагрузки. О несчастье Васильевы узнали только через неделю. После этого какие-либо контакты с Сизовыми прекратились. Виной этому были родственники умершего. Больше всех возненавидела Ивана Васильева Зоя, вдова. Через месяц после смерти мужа она написала ему письмо, в котором были одни оскорбления и проклятия. После этого житель Германии возненавидел самолеты…
Неожиданно кто-то сильно чихнул. Васильев открыл глаза и бросил взор на источник звука. И слегка стиснул зубы. Его сосед с большим усердием ерзал кулаком перед своим носом. Васильев брезгливо осклабился и тут же отвернулся к окну. Хотел ни только не видеть бескультурья, но и немного успокоиться. Не удалось. Темнокожий мужчина достал из кармана нечто наподобие носового платка или полотенца и с огромным наслаждением стал сморкаться. Нос, орган обоняния у него был большой и одновременно плоский. Процедура по его очищению затягивалась. Кое-кто из пассажиров не выдерживал, одни крутили головой по сторонам, другие с презрением смотрели на необычного пассажира.
Васильев сначала деяние соседа переносил совершенно спокойно. Оглушительное выбивание соплей из наружных носовых отверстий для большинства населения представляло собой вполне приличное занятие, оно было даже несколько торжественным. Подобное с усердием делали ни только высокопоставленные политики или чиновники, но и простые немцы. Делали это и миллионы иностранцев, включая старожилов, и тех, кто только что вступил на немецкую землю.
Жители бывшего Советского Союза и стран бывшего восточного блока такой ритуал осваивали не столь успешно. Кое-кто для подобной процедуры использовал носовые платки. И Васильев до сих пор с этим делом еще окончательно не определился. Был ни рыба, ни мясо. Не определился он и в борьбе с микробами во время чихания. Немцы, как правило, к носу подставляли локоть или запястье. Он же делал по старинке, то есть так, как это было в бывшем Союзе. Если по каким-то причинам не успевал зажать орган обоняния, то подставлял ладонь. Затем доставал носовой платок и тщательно им вытирал внутреннюю сторону кисти руки. Салфетки он мало использовал, хотя они всегда у него были в сумке или в заднем кармане брюк.
Длительная процедура соседа по очистки носа в конце концов вывела из терпения и Васильева. Он тяжело вздохнул, слегка откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Настроился на олимпийское спокойствие, словно спортсмен, идущий на установление мирового рекорда. Все и вся, что происходило в автобусе для него не существовало. Он не реагировал ни на надрывной, порою громовой голос соседа, который тараторил по мобильному телефону. Не докучали ему и его дети, которые, словно заводные, бегали по салону и тискали то пассажиров, то водителей. На проказы негритят никто не реагировал. Многонациональный коллектив, который в силу жизненных обстоятельств образовался в многоместном автомобиле, как и Васильев, сохранял олимпийское спокойствие.