Территория, на которой протекало восстание, благоприятствовала повстанцам, боровшимся против регулярной армии.
Иранский Азербайджан представляет собой плоскогорье, высоко лежащее над морем и изрезанное горами, особенно высокими в восточной его части. Недалеко от тогдашнего административного центра, Ардебиля, на север от него, возвышается гора Себелан, на вершине которой лежит снег, не тающий даже летом, несмотря на жаркое южное солнце. Высота Себелана немногим менее высоты Монблана, высочайшей горы Европы, и достигает четырех тысяч метров; многие горы в окрестности доходят до двух и трех тысяч метров. Горы эти с крутыми склонами, особенно восточными, обращенными к Каспийскому морю. Даже в XX веке они покрыты густыми лесами, и движение по ним сопровождается большими опасностями; зимой и в распутицу животным приходится двигаться по скользким от сырости и грязи каменным уступам, с которых немало их каждый год сваливается в пропасть.
В описываемые времена, т. е. в начале IX века, весь северный Азербайджан был покрыт густым лесом, вплоть до Армении, граничившей с ним на северо-западе.
Климат в иранском Азербайджане зимой чрезвычайно холодный. Нередки случаи, что люди замерзают в ущельях. Перевалы и горные проходы завалены снегом. Зима начинается рано, а весна наступает поздно. Лето зато очень знойное.
В центральной части, где находится теперешняя столица иранского Азербайджана — Тавриз — и когда-то, во времена Мамуна, был военный центр Марага, горы, хотя и несколько ниже, но все же являются большим препятствием для передвижения войск. Вся страна представляла собой в IX веке столько неприступных мест, которые легко было отстаивать с горстью людей против многочисленного войска, столько убежищ, где можно было укрыться или же устроить засаду, что война для регулярного войска, борющегося против местных жителей, хорошо знающих страну, являлась более чем затруднительной и во всяком случае была связана для него с крупными потерями.
Иранский Азербайджан чрезвычайно плодороден и в настоящее время является житницей Ирана. Поэтому повстанцы, местные жители, были обеспечены с'естными припасами, между тем как наступающие войска должны были привозить провиант издалека и доставлять его по трудным горным дорогам.
Не менее выгодные для восставших условия представляла собой и западная часть провинции Джебаль.
Эта провинция охватывала значительную часть Ирана, включала всю изрезанную горами, доходящими до четырех тысяч метров, область на границе Месопотамии (теперешнего королевства Ирак) и многие города и округа центрального Ирана, как Кум, Катан и Испагань. Положение западного Джебаля было чрезвычайно важное в стратегическом отношении. Через него вели горные проходы из Месопотамии, и немногочисленный отряд мог остановить тут целую армию, идущую из Багдада в Азербайджан.
На восток от Азербайджана, в Дейлеме и Табаристане, жили воинственные горцы, которых халифы не сумели покорить даже и после двухсот лет владычества над Ираном; трудные условия войны в горах и лесах этих провинций не давали халифам возможности прочно утвердить здесь свою власть, и они предоставляли им почти полную автономию под управлением местных феодалов (испеходов). За короткое время, когда жители этих провинций подпали под власть арабского халифа (при Мансуре), и до Мамуна, т. е. за период в шестьдесят лет, они восставали трижды — в 779, в 783–785 и в 797–798 годах. Все эти восстания носили хуремитский характер[3] и не оставляли сомнения, на чьей стороне будут симпатии населения Дейлема и Табаристана в случае восстания в Азербайджане.
Наконец, со стороны запада, Армения — полуавтономная под управлением своих феодалов, вечно боровшаяся против мусульман за свою независимость — не угрожала никакой опасностью, а в случае беды через нее можно было бежать за пределы халифата на территорию Римской империи.
Однако, несмотря на выгодные географические данные, несмотря на надежные кадры закаленных бойцов, открытое восстание могло казаться актом безумия, грозившим скорой гибелью крестьянству Азербайджана. При неудаче пощады нельзя было ждать; грозило поголовное истребление или обращение в рабство. А как можно было надеяться на удачу? Ведь восстание было направлено против могущественной империи, раскинувшейся на двух материках, от снежных гор Тянь-Шаня до вод Атлантического океана и песков Сахары. Повстанцам предстояло бороться против всей мощи громадного войска народа-воинов, в течение пятидесяти лет завоевавших империю, на много превышавшую все, чем владел Рим в дни его наибольшего могущества. Против плохо вооруженных, недисциплинированных крестьян одной провинции империи стояла хорошо вооруженная армия, стояли все финансовые средства халифата, выкачивавшего из своих владений по полутораста миллионов рублей золотом ежегодно (за покрытием всех текущих расходов по управлению), стояла вся денежная мощь торгового капитала Савада, стояли и иранские феодалы, опытные в военном деле и влиятельные в советах Аббасидов.
И все же, несмотря на все это, шансы Бабека были не столь безнадежны, успех был возможен.
Империя халифов к этому времени, казалось, достигла вершины своего могущества, высшего расцвета культуры. Далекий император Западной Европы посылал в Багдад пышные посольства, император Китая благосклонно принимал арабских купцов и разрешал им свободно торговать по всей стране. Индийские цари присылали дары, вечно враждебная Византия прекратила войну на малоазиатской границе. Но в этом расцвете, в этой, казалось, несокрушимой мощи таились противоречия, которые подрывали всю эту мощь, весь этот расцвет, несли разложение и упадок, который и наступил через пятьдесят лет после выступления Бабека.
Колосс на глиняных ногах
Переворот Абу Муслима, возведший на престол халифов — потомков Аббаса, дал толчок к мощному расцвету, развязал все производительные силы империи.
Столица была перенесена из Дамаска, на окраине халифата, в Багдад, город Савада, лежавший в центре халифата и расположенный на скрещении всех торговых путей Передней Азии. В угоду области Савада Аббасиды не только устроили резиденцию з самом сердце ее торговой деятельности, но и вступили на путь мирной политики, прекратили далекие походы на восток и установили дружественные отношения с Китаем, с турками и царьками Индии. Войны с исконным врагом халифата, Византией, постоянно угрожавшие судьбе империи, потеряли свое значение, превращаясь в мелкие стычки на малоазиатской границе, ввиду непрерывных внутренних смут в Византии.
В угоду иранским феодалам, сыгравшим столь важную роль при их воцарении, халифы переняли обычаи и нравы иранских царей, окружили себя роскошью и блеском, которые не снились арабской родовой знати, окружавшей Оммайядов; самих феодалов приблизили ко двору, сделали советниками, министрами, военачальниками. Сотни миллионов, стекавшиеся из всех провинций в багдадскую казну халифов, многие миллионы от имений, разбросанных по всей империи, поступавшие к их владельцам — членам семьи халифов (доходы от имений матери халифа Гаруна составляли 170 миллионов дирхем) и высшим придворным, тратились на эту «восточную» роскошь, которая создала в Европе представление о безграничном богатстве Востока, растекались подачками и подарками в карманы придворных.
Какова была роскошь при дворе Аббасидов можно судить по тому, что на стол халифа уходило ежедневно при Мамуне 10 тысяч дирхем, драгоценные камни его сокровищницы стоили 200 миллионов дирхемов, четки одной из жен первого аббасидского халифа стоили 500 тысяч дирхемов. Безумные траты производились и придворными чинами. Сын придворного врача, христианина Габриэля, летом в страшную жару принимал гостей в толстом парчевом кафтане, поверх которого был накинут еще плащ. Когда гости выразили свое удивление, он велел откинуть ковер на стене, и гости увидели, что из соседней комнаты были проделаны в стене отверстия, из которых шел ледяной воздух; рабы веерами гнали его на своего господина: соседняя комната была набита доверху снегом, привезенным с далеких гор!
О том, какова была расточительность самих халифов, интересно проследить по некоторым фактам, сообщаемым известным арабским сборником «Китаб аль Агани».