— Бей! — ревела ватага. — Здесь!.. Бей!.. Отворяй!
Не ожидая ответа, навалились на дверь. Запорка крякнула, и дверь с визгом распахнулась.
Мужики ввалились в сенцы, потом в избу.
— Зажигай огонь, сволочи! — звенел впотьмах голос Колчина.
— Зажигай! — кричали охрипшими голосами мужики.
— Кто тут есть?
— Живо!
Демьян тихо сказал:
— Спичек нету…
Какой-то человек в военной форме вынул из кармана спички. Долго скоблил по коробке. Отсыревшие спички не горели. Мужики топтались и тяжело пыхтели. Изба наполнилась запахом самогона. Наконец спичка вспыхнула. Демьян, не торопясь, взял со стола сальник и поднес к огню.
И лишь только огонь осветил незнакомую толпу мужиков и стоявших в кути хозяев, Колчин исступленно завизжал, обращаясь к военному и указывая рукой в сторону бабки Настасьи:
— Вот она, ведьма, господин капитан! Эта самая! Внучонок ее, Пашка Ширяев, один из главных большевистских комиссаров, господин капитан.
Капитан смерил глазами спокойно стоявшую и строго смотревшую бабку Настасью, повернулся к Демьяну, поставившему сальник на стол, и рявкнул:
— А ты кто такой?
— Кто… я-то? — спросил в свою очередь бледный Демьян, поворачиваясь к офицеру.
— Ширяев я, Демьян.
— Отец Пашки Ширяева?
— Знамо, отец… Конечно… — Мы, того…
Хотел Демьян еще что-то сказать, но запнулся и скосил глаза к порогу, от которого блеснул желтый огонь, в тот же миг прогремел оглушительный выстрел — ряд крупной дроби влип в левое ухо Демьяна.
Взмахнув большими руками, Демьян закачался и шлепнулся спиной на пол.
— Кара-у-у-л! — истошно закричала Марья. — Уби-ли-и-и!
Бабка Настасья выронила из рук клюшку, метнулась к сыну и, падая на него, зашептала:
— Убили… Демушка… касатик… убили…
Хотела за ней броситься к Демьяну и Марья, но удар обухом по голове повалил ее обратно в куть.
— Бей! — ревели пьяные мужики. — Бей!
Колчин выхватил из ножен шашку, подошел к старухе, размахнулся и ударил в плечо.
А мужик, поваливший топором Марью, стукнул бабку обухом по затылку и сказал:
— Ладно… окачурится… старая ведьма…
Судорожно дернувшись, бабка свалилась под ноги офицеров, откинула руку в сторону и уставилась в потолок остановившимися стеклянными глазами.
Еще раз ворвалась в комнату и затрепетала молния, осветив изуродованные тела.
Вокруг Демьяновой головы расползалась большая лужа крови. Такая же лужа темнела в кути около Марьиной головы. И, точно брусничный сок, хлестала кровь на пол из рассеченного плеча бабки Настасьи.
Капитан повернулся к мужикам.
Скомандовал:
— Пошли!
— Постойте, господин капитан, — остановил его Колчин. — У них есть старичонка. Должно быть, спрятался…
— Осмотреть! — скомандовал капитан. — Обыскать дом и двор.
Один из мужиков слазил на полати, другой заглянул в подполье; потом всей ватагой, держа впереди сальник, сходили в горницу; вышли в ограду и впотьмах обшарили хлевы, амбар и погребушку.
— Спрятался, сукин сын! — ругался Колчин, направляясь с капитаном к воротам. — Все равно утром найдем.
Из толпы мужиков, шагавших за офицерами, кто-то крикнул:
— Куда теперь, ваше благородие?
— Через дом, к Арбузову, — ответил Колчин.
Гуськом потянулась ватага через ворота на улицу.
Никто не заметил, что от пригонов бежала к дому Параська. В густых потоках дождя она тоже не заметила выходившей из ограды толпы мужиков. Слышала говор, но плохо соображала, откуда доносятся голоса. Бежала двором к сенцам и стонала:
— Ох, порешили… Ох, маменька родимая!.. — Вбежала через открытую дверь в избу и полушепотом, со стоном заговорила, останавливаясь у порога:
— Бабушка, милая!.. Тятьку порешили!.. Бабушка! В избе было тихо.
Параська громче позвала:
— Бабушка!.. Бабушка!.. Вставайте!..
Но в темной избе стояла мертвая тишина. С пола тянуло запахом чего-то приторно-сладкого…
А над деревней по-прежнему грохотали раскаты грома и ревела вода. Сквозь потоки дождя слышался шум голосов, звучали выстрелы и доносился бабий крик.
— Кара-у-у-ул!
— Спа-си-те-е!..
Глава 17
Когда взошло солнце и озолотило вершины леса, на небе не было уже ни одной тучки. Ярко-голубое утро холодной радостью обнимало землю; алмазами играло на густо-зеленой щетине сосен, на полинявшей листве плакучих берез, на пожелтевших полях и на бурых увалах. Холодной сталью блестела река. Холодные и блеклые улыбки бросало утро на дома и на лужи воды на деревенской улице. Тоской веяло от голодного гомона проснувшейся домашней птицы и от рева застоявшейся скотины в хлевах и в пригонах.