— Постой.
Напряженно подумав, он спросил кузнеца:
— Ну, а вот к примеру… ежели бы ты, Василий Мартьяныч, был на моем месте… Что бы ты сделал в таком разе?
Кузнец, не задумываясь, ответил:
— Да уж как-нибудь разобрался бы… сам… ежели я староста. Стариков собрал бы… Небось, как-нибудь миром-то решили бы… сами… Прощения просим, Гаврила Терентьич! — вдруг сказал он и вышел.
Глава 17
Длинными зимними вечерами, когда крепко засыпала свекровь, Петровна поднималась с кровати, падала на колени перед образами и тихо шептала:
— Владычица, матушка!.. Прости!.. Помилуй!.. Заступница!.. Когда же кончится мука моя?!
Чувствовала непереносимую боль в груди, чувствовала, что обливается сердце кровью, но покорно стояла перед образами. Ждала. И снова шептала:
— Матушка, пресвятая богородица… Скорбящая божья матерь!.. Неопалимая купина! Когда же… когда кончится моя мука?
Но не было ответа. Не приходило успокоение.
Поднималась Петровна с полу. Снова валилась на кровать. Прислушивалась к шуршанию тараканов, к тихому храпу свекрови. Тосковала и томилась. Иногда вздрагивала — резкое биение под сердцем чувствовала. Горела всем телом. Радовалась в душе: «Рожу… Выращу… Только бы в него… в Степу…»
Перед глазами мелькали белые Степановы кудри — в кольцо, его голубые глаза, мелкие и белые зубы. Мысли летели к волости.
Иногда по неделе мучилась, места не находила. Камень на сердце давил. Кровоточащая боль в груди изводила вконец. И снова молилась Петровна по целым часам. Снова просила:
— Владычица!.. Помоги!.. Измаялась я!.. Прости!..
Напряженно смотрела в угол на темные, почти неразличимые лики святых на иконах. Ждала.
Но не было ответа. Не приходило успокоение. После того раздражение и страх охватывали. Непостижимо откуда поднималась в душе огневая злоба против людей и против самого бога.
В трепетном страхе смотрела Петровна на темные покрышки в переднем углу, под потолком, а из нутра со злобой вырывалось ворчание:
— Ладно… Не надо!.. Проживу и без твоего прощения. После что хочешь делай!.. Хоть на куски изорви меня… Убей…
Куталась в овчинный тулуп. И засыпала.
Глава 18
В воскресный день с утра староста сам обходил дворы. Шептался о чем-то с некоторыми, особенно умными и дальновидными стариками, и на сход их приглашал.
К полудню в сборню с десяток стариков набралось. Заперлись они со старостой в сборне. Долго и таинственно говорили. Потом староста велел десятскому баб в сходню собирать — из тех дворов, где покойники были этой зимой. Приходили бабы, здоровались; жались под порогом, тихо перешептывались.
Пришла и Петровна — в угол забилась. Пугливо озиралась круглыми, почти немигающими глазами. То жар, то озноб чувствовала во всем своем теле.
Черноглазая и остроносенькая соседка ее Катерина терлась впереди всех. Бойко бегала глазами по лицам стариков и, смеясь, говорила им:
— Что же это, старички… невест выбирать собрались?
Староста погладил широкую и русую свою бороду и деловито остановил Катерину:
— Постой… Не стрекочи… Не в кабак пришла…
Старики молчали. Сердито пыхтели. Глядели в пол. Пальцами бороды перебирали.
А Катерина не унималась:
— Аль новый закон вышел — бабам голос будет?
Староста смущенно покрякивал, останавливал бойкую Катерину:
— Погоди ты!.. Ужо скажут!.. Какая ведь ты… прости, господи! Помолчи!
Бабы шмыгали носами, дули с морозу в руки, жались под порогом, забивались в углы.
Когда набралось баб десятка два, староста прокашлялся, обвел растерянными глазами стариков и баб и, запинаясь, начал:
— Вот какое дело, бабочки… Как общество выбрало меня… и должен я за всеми смотреть… Потому, значит… при стариках… Как на духу!.. Поняли?
Бабы молчали. Катерина бойко за всех ответила:
— Что не понять-то? Не по-кыргыски говоришь…
Староста перебил:
— Постой ты… Греха не чуешь!.. Сколько народу погинуло?
Катерина первая выпалила:
— А мы при чем? Божье дело… Чего к нам-то липнешь?.. Как репей.
Одна из баб крикнула от порога:
— Господь дал, господь и взял!
Другая добавила:
— Его воля!..
Высокий старик с сивой бородой из-под божницы прогудел!
— Срамницы! Помолчите!
Староста строго сказал:
— Конечно, на все воля божья… Только… чтобы этого больше не было!.. Поняли?
Зашумели бабы, заголосили: