В Вязовеньковском лесу находились склады боеприпасов. Работали там только пленные, которые позже также были расстреляны. Сейчас им в Пасове (возле деревни Щеткино) поставлен памятник.
Управление полиции русским людям выдавало аусвайсы, с ними мы ходили на Рязанку разгружать или воровать соль.
Из Смоленска в Германию вывозили молодых людей 1925–1926 года рождения. Полицаи окружали базар, проверяли аусвайсы, решали, кого отправить в Германию, а кого оставить для работы в Смоленске. Каждый день жизни был под угрозой. Видеть трупы людей стало обычным делом.
Зимой 1941–1942 гг. из-за гололедицы машины не могли подняться на Таборную гору. Дети должны были посыпать дорогу песком, который лежал на обочине замерзшими кучами. Взять его было трудно. Полицай лопатой бил нас за нерасторопность. Немец, машина которого буксовала, выскочил из машины, вырвал лопату из рук полицая и стал его бить. Потом немец подозвал меня и других ребят и стал показывать фотографии своих детей. Затем вытащил две буханки хлеба и поделил между нами. Нас было 6 или 7 человек. Это был не эсэсовец, а рядовой солдат. Больше всех зверствовали финны, их даже узнавали по зверствам.
На кладбище, расположенном на улице Нормандия-Неман, похоронены люди всех национальностей. В этом месте в период оккупации находился лагерь военнопленных, среди них были татары, евреи. Потом в нем оказались те, кто воевал на стороне немцев.
Работая водителем в 1945 г., я узнал, что кроме немцев здесь были итальянцы, французы, испанцы, финны. Каждый говорил на родном языке. Умерших увозили хоронить в Реадовку.»
ПРАВЕДНИКИ МИРА
Евреям спасения не было
Записал И. Цынман
В июле 1996 года позвонила мне незнакомая женщина. Назвалась Третьяковой Татьяной Ефимовной* и попросила о встрече. Речь пошла о событиях более чем полувековой давности — спасении от неминуемого убийства ее еврейской подруги. Татьяна Ефимовна рассказывала:
«Родилась я в Смоленске в 1924 году, в коммунальной квартире по Мало-Штабному переулку, где мы имели комнату около 15 кв. м. Отец мой был сапожником, а мать работала на молочном заводе на Рачевке. Позднее у меня появилась младшая сестра — Валя. Место, где мы жили, было бойкое — рядом штаб Белорусского Военного Округа. Училась я в маленькой 4-й средней школе, расположенной рядом с банком. Позади школы находилась больница Черномордика с большим садом. На том месте сейчас жилой массив под названием «Дом партактива».
* Позднее ей и ее матери присвоено звание «Праведница мира».
41
В школе, в моем классе, около половины учащихся были евреи. Фотография класса в войну сгорела. Жили мы в классе одной семьей и о национальностях даже понятия не имели. Были октябрятами, пионерами. Комсомольцами тогда стать не успели, а после войны находившиеся в оккупации люди, перенесшие неслыханные невзгоды, едва уцелевшие, считались людьми даже не второго, а третьего сорта. В комсомол и в партию нас не принимали.
Одной из моих близких школьных подруг была Женя Громыко, о ней дальше и пойдет речь.
Я часто бывала дома у моей подруги. Жила она около кинотеатра «Пятнадцатый» — бывшей хоральной синагоги, в хорошей (по тем временам) квартире. Отец у Жени был военным, по национальности — белорус. С матерью, еврейкой, Серафимой Осиповной, я была очень близка. Когда я у них бывала, меня сажали за стол, часто угощали чем-нибудь вкусненьким. Знакомы между собой были и наши матери.
В 1938 году, когда мы учились в 5-м классе, Женя Громыко пропала, и мы о ней ничего не знали, и даже учителя ее не вспоминали. В то время в политику не вникали, на политические темы нельзя было вести разговоры. Если и находились смельчаки, не то чтобы критиковавшие строй, а так, что-то сказавшие, то их по доносу ждал ГУЛАГ.
Когда Женя через год вернулась в класс, выяснилось, что ее отец, кажется, по должности интендант, оказался среди врагов народа и был репрессирован, осужден и молодым умер в лагере в 1943 году. После смерти Сталина он был реабилитирован.
После ареста отца Жени взялись за ее мать. Серафима Иосифовна год провела под следствием в застенках НКВД. Там ее пытали, мучили, водили на бесконечные допросы, но через год ей удалось освободиться. Женя этот год провела в приюте для детей «врагов народа» где-то на Киевщине, за колючей проволокой, откуда никого и никуда не выпускали.
Учителя и ученики встретили Женю очень дружелюбно. Симпатии к ней заметно возросли. Училась Женя хорошо.