Официант с небрежным изяществом открывает бутыль.
— Дорогая, за нас, хорошо? Вот я приеду, куплю цветы, явлюсь к вам в дом и попрошу у Галки твою руку и сердце, идет?
Что это? Кажется, ей делают предложение? Ее выбрали из великого множества женщин! А ведь ей почти сорок, и у нее есть Галя. От радости кружится голова, Даша чувствует извечную гордость женщины — той, почти забытой, исчезнувшей женщины, когда полностью она зависела от мужского выбора.
— Данечка, у тебя целая неделя на хлопоты и приготовления. А потом я приеду, и мы с тобой отправимся в загс.
Да нет же, ни в какой загс она идти не хочет! Ясное понимание этого ошеломляет Дашу. Так страдала, когда осталась одна, так маялась одиночеством, а теперь брак страшит ее, как тюрьма.
— Что, напугал? — Андрей, посмеиваясь, накрывает ее руку своей. — Вот увидишь, все у нас будет отлично.
— У нас и так хорошо, — бормочет Даша, отводя от Андрея взгляд. — Ведь мы любим друг друга…
Музыка стихла, угомонился жаркий разноцветный зал, можно говорить, не кричать.
— Не понял…
Он смотрит на нее пораженный и уязвленный, тяжелые кулаки лежат на столе, сжат твердый рот, лицо точно высечено из камня.
— Не понял, — повторяет он, но это неправда. — Я сейчас, извини.
Большими шагами, не взглянув на Дашу, Андрей выходит из зала. Даша сидит, испуганно съежившись: таким она его никогда не видела. Да она же, оказывается, его совсем не знает! Мгновенно стал чужим и грубым. Ничего не сказал и не сделал, но стал грубым, таким от нее отличным, совсем иная порода. Но почему? Она же любит его, она ему настоящий друг, она все время с ним рядом и ничем не оскорбила его… Сейчас Даша почти боится Андрея, а главное, боится его потерять.
Андрей возвращается, садится напротив, ест, пьет, говорит, даже шутит, но невидимый барьер теперь между ними — он поставил его, и Даше через этот барьер не пробиться. Неужели это ее Андрей? Неужели он ласкает ее ночами, бегает утром за кефиром и молоком, спрашивает, в чем разница между славистами и русистами, признается, что ничего в этой разнице не понимает: разве русские — не славяне? Даша объясняет, рассказывает, напевает даже старинные песни, а он слушает, кивает и сидит смиренно, как ученик.
— Сколько ты знаешь, Даша! Откуда ты столько знаешь?
— Но я занимаюсь этим.
— Все равно — как интересно! Не то, что мы — бревна, трубы, прокладки.
— Зато вы базис, а я надстройка.
— Базис… Чем основательнее влезаю я в свои проблемы, тем больше теряю в жизни. Читаю специальную литературу, а значит, не успеваю прочесть, например, Айтматова. В командировки сознательно не беру ничего серьезного: уматываюсь за день зверски, валюсь на койку и ударяю по детективам. У вас, гуманитариев, наоборот: чем глубже ваши знания, тем интереснее вы в общении, вообще — как люди…
Нет, она не может потерять его! Ну пусть, ну ладно, она подумает, постарается приучить себя к мысли о браке — слово-то какое выдумали!.. Даша совсем растерялась: что у него там, внутри? Замолчал, и все, задвижка закрыта наглухо, как у них на трассе… Да, он другой, конечно, совсем на ее друзей непохожий. Филолог разразился бы гневной речью, они бы вместе все обсудили — все сложности и проблемы, доводы "за" и "против", они поспорили бы о том, куда поехать в свадебное путешествие, а там, глядишь, никакого союза бы не случилось. Зато сколько всего было бы наговорено! А этот сидит и молчит.
— Андрей! — Даша смотрит на него умоляюще. — Андрюша, ты не сердись, а? Я, наверное, просто дура.
Андрей смягчается.
— Ну не дура, конечно, но дурочка. Ладно, завтра я улетаю, вернусь, там решим. Поехали.
Он не говорит куда, и Даша не смеет спросить. А вдруг как тогда, зимой, он простится с ней у подъезда и она снова будет одна? Неужели он может поступить с ней так жестоко? Может, может, настолько-то Даша его уже поняла.
Они выходят из ресторана, Андрей ловит такси и везет Дашу к себе. Он не зажигает лампы, и Даша не видит его лица. При свете фонаря, заглядывающего к ним с улицы, неумело и бережно он откалывает хрупкую брошь, осторожно кладет на стол. Он никак не может стянуть с нее узкое платье.
— Пояс, — шепчет Даша.
Чертыхнувшись, Андрей развязывает хитрый узел.
— Еще смеется! — тоже шепотом негодует он.
Слава богу, кажется, отошел…
12
Если бы не Андрей и не их встречи, если бы не конгресс в Тбилиси, может, не было бы истории со Старицей, не отбилась бы снова от рук непостижимо и непредсказуемо, каждодневно меняющаяся Галя? Наверное, надо было не спускать с нее глаз, следить за ней неотступно, сидеть с нею рядом! Говорят, женщины даже работу бросают, когда дети вступают в бешеный переходный возраст, но у Гали он вроде бы позади.