— Галя, ты же не даешь маме работать!
— Почему? — искренне изумляется Галя. — Меня ведь нет дома, как я могу мешать?
Даша услышала эти слова и засмеялась сквозь слезы.
13
— Даша, послушай, бороться, поверь, бесполезно. Увлечение настоящее, серьезное — говорила с ней без тебя. Я сказала: "Что ты делаешь с матерью? Посмотри на нее — она вся извелась". А Галка сразу — как ежик: "А я, тетя Света, что, виновата? Ничего со мной не случится!" И все. От походов она не откажется, это ясно. В молодости все эгоисты, что-то придумывают свое, пробуют то и другое, иначе как бы развивалось общество? Знаешь что? Легализуй ты ее пещерников, введи их в дом.
— Да они давно уже в доме!
Они действительно давно в доме — вдруг повалили валом, не только Нафт, все остальные. Спорят, шумят, гоняют чаи. При появлении Даши растворяются, быстро и молча, пряча глаза, уходят: не желают общаться со старшими. Хорошо, что не умеют говорить тихо, и Екатерина Ивановна из соседней комнаты все слышит.
— Спорят, Даша, о картах, о переходах и лазах, готовятся вроде двинуть на Кавказ, но это уж летом. — Екатерина Ивановна вполне овладела внучкиной лексикой.
— На Кавказ! — ахает Даша. — Так там же горы!
— Ну да, горы, а в горах пещеры. Тот парень, что нашел Новоафонские, не дает нашей Галке покоя: тоже хочется что-нибудь отыскать. А уж чаю-то пьют — ведрами!
Чай — это заслуга Даши. Однажды пришла усталая и голодная, а дома пусто: все вымели, подчистую. Тогда и поговорила с Галей.
— Галя, я не жадная, ты знаешь, но мне (знаешь ведь!) некогда, а бабушка у нас старенькая. Запомни: все для своих гостей покупаешь сама, хлеб — в особенности. И все для походов, договорились?
Галя, как ни странно, сразу согласилась и — тем более странно — ни разу не подвела. И вообще стало немного спокойней: теперь Даша видит, с кем ходит Галя, у опасности есть теперь лица и голоса, и они страха пока не внушают.
— Ты все-таки сходи в школу, посоветуйся с классной, — говорит Екатерина Ивановна, и Даша идет.
Вера Дмитриевна слушает с привычной усталостью. Да-да, молодежь разбилась на какие-то свои объединения, от комсомола, от школы оторваны.
— Скажите спасибо, что она просто ходит в походы.
— А что еще может быть? — пугается Даша.
— Есть разные группы… — неопределенно отвечает Вера Дмитриевна. — Например, пацифисты…
— Кто?
— Мы тоже знаем немного: нам, взрослым, ребята не доверяют. Спросите лучше у Гали…
И так далее, и в таком же роде. Нарушен контакт с матерью? У них у всех он сейчас нарушен, в неполных семьях особенно, а впрочем, и в полных тоже. Может, обратиться к отцу? Пусть возьмет дочку — на неделю, на две, иногда такие перемены полезны: поживет у отца — оценит родной дом. При всей своей замотанности Вера Дмитриевна дает совет дельный, только современных отцов, кажется, знает плохо. Даша безнадежно машет рукой, и классная, понимающе кивнув, предлагает:
— Хотите, ему позвонят из школы? Хотите, мы сами поговорим?
— Спасибо, Вера Дмитриевна, не надо, большое спасибо. Извините, что отняла столько времени.
— Ну что вы, в случае чего звоните, вот мой телефон, домашний, вообще-то я не даю, но вы звоните…
Даша вышла из школы совершенно обескураженной. Какие еще пацифисты? Что за группы кроме пещерных собираются на Курском вокзале? Может, в самом деле позвонить Вадиму? Нет, бесполезно. У Вадима до смешного все связано с его собственными делами и ощущениями. Любил Дашу — был отцом Гале, ушел от Даши и забыл про дочь, хотел вернуться — готов был стать отцом снова, теперь женился и отрекся от Гали вторично: не звонил уже месяца два. Знает ведь, что вот-вот каникулы, неужели не интересно, куда поедет дочь, где проведет лето? Нет, не интересно, живет-поживает, и ведь детей во второй семье пока нет…
А дома новость: "все" на неделю уходят в Старицу.
Галя сидит в кресле, независимо качая ногой в маленьком красном тапочке, детский голос изо всех сил старается быть и небрежным, и твердым.