– Они заслужили этого, – сказала Шура.
– Да, возможно, – ответила Павловна, – но тем самым мы навлечем на себя беду. Пойми, девка, – она тряхнула Шуру, отчего даже глаза у той цвет поменяли, а зрачки стали маленькими, и улыбка сошла с губ, – ты убила человека. Ты убила немца. И остальные этого так не оставят. Они придут искать их.
– Значит мы убьем и их, – ответила Никитична. – Павловна, пойми, у нас нет выбора.
– Я знаю. Знаю. Я останусь здесь, а вы идите в дом. Пришлите тех, кто покрепче. Надо могилу выкопать глубокую. Природа благоволит нам – ветер дует от деревни, звук от стрельбы унесло в лес. Иначе нас сегодня всех бы и перебили.
Тело догорало. Неприятный запах горелого мяса и человеческого жира разнесся по лесу. Ягарья подошла к двоим расстрелянным солдатам: им обоим не было и двадцати пяти лет, как решила она. Молодые и глупые, получившие власть и оружие. Один еще дышал, что-то в груди у него булькало, кровь тонкой струйкой вытекала изо рта.
– Tut es dir weh? (Тебе больно?) – спросила женщина у молодого парня.
– Mir ist kalt (Мне холодно), – с трудом ответил тот.
Ягарья села рядом с ним и посмотрела ему в глаза. Она прошептала:
– Deine Mutter ist sehr nahe. Sie klopft dir auf den Kopf und du schläfst leise ein. Alles ist gut (Твоя мама совсем рядом. Она гладит тебя по голове, а ты тихо засыпаешь. Все хорошо).
Парень улыбнулся кровавыми губами, закрыл глаза и заснул. Дыхание и бульканье внутри прекратились.
– Verfluchter Krieg (Проклятая война), – сказала Павловна. – делает из детей убийц, возбуждает ненависть и самые злые, скрытые помыслы. Будь проклят тот, кто затеял ее. Зря ты, парень, пришел к нам.
Трое девиц пришли к Ягарье с лопатами. Они с ужасом посмотрели на мертвых немцев, особенно их ужаснул вид обуглившегося тела, от которого еще шел дымок.
– Быстрее, девки, быстрее, иначе несдобровать нам, – сказала им Павловна. Не ушла она, с ними осталась. Лично тела в могилу сложила, да молитву произнесла. Автоматы и ножи у немцев она забрала, да в самый дальний угол своего погреба схоронила.
Вот и в ее усадьбу война пожаловала.
Настя видела все, что произошло, видела, как Ягарья, глядя в глаза немцу, направила его же автомат на своих, видела, и как милосердно она облегчила страдания одного из них. «Великая женщина», – подумала Настя.
А на следующее утро в усадьбу пожаловало еще четверо, и все новые – не было их еще здесь. Приехали они на машине – небольшом, намытом до блеска, грузовичке, что для Гобиков было большой редкостью.
– У них автомобиль… – задумчиво сказала Никитична, стоявшая вместе с Ягарьей на крыльце дома.
– А у нас грязь по осени и морозы лютые зимой, – ответила Павловна, – природа-матушка сама с техникой их разберется. А вот живую силу нам на себя взять придется.
В кузове сидели двое немцев, двое были в кабине. Один из тех, что был в кузове, сделал несколько выстрелов в воздух. Все вздрогнули. Девчата, что были на улице, испугались и побежали в свои дома, живность, что подле паслась, забеспокоилась, а немец заулыбался.
– Guten Tag dir. Warum sind sie gekommen? (Доброго вам дня. Зачем пожаловали?) – спросила Ягарья.
– Wo hast du so gut Deutsch gelernt? (Откуда ты так хорошо знаешь немецкий язык?) – спросил в ответ немец, который сидел за рулем. На Ягарью он не глядел, осматривался по сторонам.
– Mein Nachname ist von Meier. Mein Vater ist aus Dresden (Моя фамилия – фон Майер. Мой отец родом из Дрездена).
– Warum haben Einheimische Angst, hierher zu kommen? (Почему местные боятся заходить сюда?) – спросил немец, так и не взглянув на Ягарью, но подходя все ближе и ближе к ней.
– Das sollte sie fragen. (Это следует спросить у них)
– Sei nicht unhöflich zu mir, Frau. (Не дерзи мне, женщина)
Немец махнул рукой, и трое других пошли за ним.
– Wir werden hier alles sehen (Мы осмотрим здесь все), – сказал он. Ягарья и Никитична переглянулись.
Немцы пошли по территории Ведьминой усадьбы, ведьмы же, будучи, все же, женщинами, напуганные, сидели в домах.
– Wir werden alle Nahrung und das Vieh mitnehmen (Мы заберем с собой всю еду и скот), – сказал немец.
– Попробуй, – шепнула себе под нос Ягарья.
Один из солдат зашел в дом, в котором жила Ягарья, пройдя мимо нее на крыльце, так и не подняв на нее глаза. В отличии от солдат, что лежали закопанные в лесу, эти были постарше. В доме не было никого, кроме бабы Фени. Старушка лежала на своей кровати у печи, сложив на груди руки с закрытыми глазами, на голове был повязан белый платок: никак покойница. Немец подошел близко-близко к ее кровати, чтобы рассмотреть старуху. Когда он оказался совсем рядом, Фекла Филипповна резко открыла глаза, и на немца уставились два огромных черных зрачка. Он замер. Старуха, не отрывая взгляда, медленно села, затем немного придвинулась к немцу и шепнула: