Не было мужей у них. Бабы сами для себя уклад такой составили: один раз в год та, на кого падет жребий, отправлялась в район, чтобы там обрюхатиться от того, кого судьба ей пошлет. Вот только потом девица должна была покинуть своего суженого и обратно возвратиться, чтобы родить дочку, которая будет такой же ведуньей. Всегда возвращались, кроме одного раза.
Была одна непокорная, но очень сильная девушка. Росла рядом с Ягарьей, была ей, как сестра. И выпало ей принести приплод и пополнить семью свою новой кровью. Нашла она того, к кому душа ее манила. Но не оставила его, с ним уехала. То был знатный богатый купец, разъезжавший по всей России-матушке. И увез он Ольгу-ведунью, не зная о том, кем была она, на самый Урал, в свой богатый дом в Челябинске. Не дождалась Ягарья подругу, чью дочь воспитывала бы, как родную, а сама она никогда не хотела становиться матерью. Знала, возможно, что будет матерью для всего их селения.
А еще Ягарья Павловна знала, что грядет беда. Большая беда. Не такая, когда звери мрут и помочь даже она не может, даже не такая, когда дети плачут днями напролет, а лучше им не становится. Совсем другая беда.
Оттого с тем, как Гобики ширились, ширились и закрома в каждом погребе каждого дома Ведьминой усадьбы. Все, что можно было долго хранить, все откладывалось и пряталось. Иногда к Ягарье приезжали и из района, но люди те были все богатые, и все приезжали тайно, чтобы никто не узнал, что они водятся с ведьмами. Греча, пшеница, масло и другие продукты: вот, что Ягарья и ее девицы брали за свою работу. Реже – деньги и ткани, только от очень зажиточных посетителей.
А беда близилась. Многие догадывались, все страшились, но лишь некоторые знали.
Шел 40-й год. Европа постепенно подчинялась фашизму, а русский народ надеялся, что его минует эта участь. Ягарья знала, что не минует. И девицы ее знали. Оттого деток и не рожали вот уже как три года, чтобы уберечь их.
Павловна обучала девочек грамоте да письму, книжки старалась раздобыть новые всякий раз, как в район ездила. Но и к работе девочек своих она приучала с малку: кто козочек пасет, кто их доит, кто яички из-под курочек собирает, а кто и огород копает. Маруся вон сперва только полы мыла, а теперь уж почти поварихой стала.
Весело жилось женщинам в их Ведьминой усадьбе, хоть и не любили их люди из поселка. Весело, да как-то все обыденно. Все детишки здесь уже родились, новых девушек не было… Давненько к ним никто не приходил из других земель русских.
– Скоро придет к нам гостья, – сказала как-то за ужином Ягарья. – Еще не знаю, кто она, но наша дивчина, не чужеродная.
– Хорошая новость, – сказала радостно Шура, дочь Веры Никитичны – правой руки Ягарьи. – А издалека приедет?
– Не знаю, – ответила Павловна, – может кто из вас знает?
Все отрицательно закивали головами. Может, кто-то догадывался о том же, о чем сказала Ягарья, но ничего больше добавить не смогли.
В доме, в котором жила Павловна, жило еще шестеро других, среди них были баба Феня, Никитична с дочкой, другая мамаша с дочкой десятилетней и еще Танька – семнадцатилетняя девчушка, которую Ягарья совсем маленькой подобрала в районе. Девочка скиталась по улицам да хлеба просила, а Павловна только глянула на нее – сразу поняла: целителем она сильным будет. Оттого и сама не померла в мороз, шастаясь по улицам в лаптях, штанах драных да в пальтишке старом латаном.
Приютила ее Ягарья, к себе забрала. Танька только приехала с ней в Ведьмину усадьбу, сразу котеночка увидала с грыжей на животе. Котик долго бы не прожил, а другие на него внимания не обращали. Девочка, сама пяти лет от роду, только на рученьки его взяла, погладила, пошепталась с ним, а потом пальчиком надавила на животик, да в лобик поцеловала. Теперь уж коту тому двенадцать лет, Василием зовут, и спит Васька по ночам только у Татьяны в ногах. Правда, когда днем дремота его морит, идет спать в ноги к бабе Фене: Таня-то днем не лежит на кровати, а мурчать кому-то ведь надо!
Ягарья Павловна специально так расселила всех, чтобы дети жили со старшими, да и девицы юные чтобы учились за детками ухаживать. Девочки с раннего возраста учились старость уважать. Сама же она все присматривала себе замену, потому что знала, что век ее не будет таким же долгим, как у Феклы Филипповны, которую все звали бабой Феней. На Таню надежды были, но кто ж ее поймет, эту молодость? Серьезная девчонка вырастет или нет? А когда ляльку родит себе? Будет ли ей дело до поселения их?
Шло время сбора урожая. Те девушки, что были моложе, с самого раннего утра работали на огороде. Еще до полуденного солнца Павловна вышла на крыльцо своего дома, поглядела туда, где девчата картошку копали и крикнула: