– Не могу поверить, что это действительно ты!
Люди оборачивались и беззастенчиво смотрели, как мы обнимаемся, сжимая друг друга изо всех сил. Разговоры стали громче. Мы с Натали смотрели друг на друга, пытаясь привыкнуть к произошедшим с нами переменам.
– Ты давно такая рыжая? – спросила она.
– Давно. Уже много лет, – соврала я. На самом деле прошло не больше часа. – А ты давно такая худая?
– С тех пор, как приехала в Лос-Анджелес. Я уже десять лет на диете.
– Ты выглядишь намного меньше, чем по телевизору. Извини, я говорю глупости. Но ты выглядишь потрясающе.
– Ты тоже. Ты действительно хорошо выглядишь. Просто цветешь.
– Наверное, это действие свежего воздуха Лондона, которым я постоянно дышу.
– Думаешь? Не могу поверить, что мы снова вместе.
– Я тоже. Ты долго пробудешь в Лондоне?
– Не очень. Наш последний съемочный день в конце августа. Не знаю, на сколько мы после этого еще задержимся. Мы, может быть, заедем в Испанию, чтобы повидать маму. Макс с ней еще незнаком.
– А что твоя мама делает в Испании?
– Она снова вышла замуж. Они живут там уже шесть лет.
Наступило молчание, которое могло стать очень неприятным, но Натали предложила:
– По-моему, мы должны выпить шампанского, как ты считаешь?
– Думаю, мы этого заслуживаем.
Натали заказала «Лоре-Перье», которое принесли в серебряном ведерке.
– За что будем пить? – спросила она.
– За нас. За старую дружбу.
– И за начало новой.
– Ой! Я, кажется, опять заплачу.
Только после того, как я выпила пару бокалов «Лоре-Перье» и мы смогли сосредоточиться на меню достаточно долго, чтобы сделать заказ, я заговорила о том, что разделило нас много лет назад.
– Слушай, – начала я, – мне очень жаль насчет вас с Ричардом, ну что вы разошлись.
– Ты ведь так не думаешь, правда? – Ее вилка с салатом из листьев эндивия замерла на полдороге ко рту.
– Нет! – засмеялась я.
Натали тоже рассмеялась. И тогда я поняла, что все будет хорошо. Я вспомнила, что чувствовала, когда в первый школьный день села рядом с ней, надеясь, что часть ее блеска перейдет на меня. И вот я сижу в «Айви» и пью шампанское.
– Ну, так что у вас произошло? – спросила я. – Я умираю от любопытства.
– А ты разве не знаешь?
– Ну я знаю, что вы развелись и что ты помолвлена с кем-то еще – я прочла об этом в газетах, но только и всего. Так что давай рассказывай. Ты мне должна хотя бы это.
Я, волнуясь, отхлебнула шампанского. Натали выпила всего полбокала, а затем перешла на горячую воду с лимоном. Хорошо выводит токсины, объяснила она мне.
Неожиданно посерьезнев, Натали отложила вилку и сцепила руки в замок. Над левым углом ее рта обозначилась крошечная морщинка. Раньше ее не было.
– Ты, наверное, считаешь меня сукой.
– Эй. – Я помахала рукой. – Это древняя история и все такое.
– Ты даже не представляешь, как тяжело мне пришлось.
Тяжело? Из всех людей, которых я знала, только для Натали жизнь всегда была легче перышка.
– Груз ответственности из-за того, что у меня есть задатки, чтобы кем-то стать. Сознание, что мне дан талант и это лицо и я не должна растратить все впустую. Ты даже не представляешь, что это такое.
– Нет, я не представляю.
– И я так завидовала тебе…
– Что? – Я не могла поверить тому, что слышала. – Ты завидовала мне? Это полная чушь! Чему же ты могла завидовать? Жирным коленкам?
– Тому, что ты могла позволить себе быть, как все, – продолжала Натали. – Твоя мама не запрещала тебе есть шоколад и чипсы и все остальное, в чем была хоть капля жира и сахара. Она не взвешивала тебя каждое утро, чтобы убедиться, что ты ни на унцию не поправилась. Тебе не приходилось с трех лет заниматься балетом с садистом-преподавателем, который пугал, что отрежет нам пальцы на ногах, если мы будем ставить их неправильно. Тебя не таскали из школы на пробы в съемках идиотских роликов, рекламирующих куриные отбивные, которые мне никогда не разрешалось есть. С тобой не обращались, как с пустоголовой фарфоровой куклой, которую нужно хранить завернутой в вату, чтобы она не сломала ноготь. Тебе можно было иногда выглядеть неряшливой.
– О да! И я пользовалась этим вовсю! – засмеялась я.
Теперь Натали говорила шепотом, чтобы ее не слышали четыре дамы, сидящие за соседним столиком.
– И мне постоянно было страшно: что, если я на самом деле обыкновенная? Что тогда? Потому что всю свою жизнь я с легкостью получала то, что хотела. И я думала, что я одна такая. А потом я начала ходить в студию, и там было полно других детей, которые считали, что они особенные. Но, поверь мне, они ничего собой не представляли. Понимаешь, мы все не могли быть правы. Все мы не могли быть лучшими. Ты меня понимаешь?