Места Бернарда и Одиока располагались на среднем ярусе за воротами, которые во втором тайме будет занимать Ганди. На выровненное после последнего матча серую бетонную площадку стадиона была нанесена свежая разметка, ограничивавшая поле, две штрафные и центральный круг. Сразу за полем начиналась прибранная и пока еще чистенькая полоса безопасности шириной пятнадцать метров. Стадион в сто двадцать тысяч мест был заполнен чуть более, чем на половину. Команды еще не вышли, но шум уже стоял приличный, самые отчаянные болельщики кричали, дудели, свистели, размахивали руками и плакатами. Но это, все-таки, был еще не настоящий шум. Когда же на специальной площадке, тоже где-то в районе среднего яруса, на правой трибуне, появились игроки, стадион взорвался. В этом оглушительном шуме не было слышно даже собственных слов, как в кромешной тьме не видно вытянутой руки. Игроки в клубной форме заняли свои места в больших комфортных креслах.
- Краус опять загулял, - прокричал Бернард в самое ухо Одиоку.
- Да, я видел, он спит на ходу, - прокричал в ответ Одиок.
Через минуту на поле появился судья, а за ним две колонны игроков по одиннадцать в каждой. Судья и каждый игрок внешне были абсолютными копиями трайботов. Черные с серым отливом совершенно гладкие тела плавно вышагивали на поле, становясь в шеренгу для традиционного рукопожатия. Все они, как на подбор, были двухметрового роста. Для сегодняшнего матча туловища их окрасили в цвета клубов, судья был окрашен в желтый цвет. Всё это были не настоящие трайботы, они изготавливались из более тяжелого и менее прочного нановолокна, и ими дистанционно управляли профессиональные игроки.
- Краус даже в таком состоянии разделает этих пушкарей под орех, - прокричал Одиок.
- Посмотрим! - улыбаясь, прокричал Бернард в ответ.
«Арбитр дал свисток и хозяева развели с центра поля. Форвард хозяев Линдгрен катнул стальной шар назад Бхарату, тот еще назад, на правый фланг Амбусарии. Гости пытаются прессинговать, Амбусария пасует Капуру, и центральный защитник хозяев длинный пас на Крауса, открывшегося на правом фланге. Краус одним движением обработал ядро и пробросил себе на ход, бетонная крошка летит у него из-под ног, Османи на огромной скорости движется ему на перерез, Краус делает серию финтов, Османи его цепляет, Краус падает, кувыркается в клубах бетонного тумана, но быстро поднимается, оказывается первым на стальном мяче, выход один на один, удар! Мейден коленом парирует мощнейший выстрел и отлетает на два метра назад, мяч, как пуля после рикошета, взмывает в воздух и пролетает в стороне от ворот, выходит за пределы поля и подрывается пучком лазерных лучей, оплавленные осколки сыплются вниз на полосу безопасности. Хозяева выполнят удар с угла поля. Пурлай получил новое ядро, он же будет подавать. Вся команда гостей в своей штрафной, подача! Вратарь в фантастическом прыжке выбивает мяч. Да, матч обещает быть горячим...»
Примерно в таком ключе проходят трайбольные состязания. После каждого матча поле стадиона похоже на свежевспаханный бетонный огород, щедро засеянный мелкой щебенкой. Несмотря на победу Ганди, оба друга остались недовольны игрой своего клуба, что в последнее время случалось с ними довольно часто и превратилось даже в тенденцию. Бернард все больше увлекался традиционным футболом, особенно тактической его составляющей, Одиок же этого увлечения не разделял, предпочитая зрелище трайбольных битв. Для него и трайбол, и футбол были всего лишь развлечением, переменой мыслей, нежели чем-то серьезным, стоящим действительного внимания.
Они шли обратно той же дорогой, сначала медленно, но обсудив минуты за три матч и свернув на какую-то другую чрезвычайно отдаленную от прежней тему, стали идти вдруг быстрее, будто гонясь друг за другом, впрочем, сами они этого уже не замечали.
- Жениться, значит, тоже не надо? - спросил Бернард, испытующе глядя на Одиока.
- Ну почему, охота тебе - женись. Просто смысла я в этом не вижу.
- Как это - не видишь?
- Ну а зачем это? Уже сейчас даже, основная цель замужества - это не рождение детей... Это все от нашей слабости, нам нужно дружить, разговаривать с кем-нибудь, мы боимся одиночества, оно нас угнетает, хотя именно в одиночестве человек создает все самое лучшее.
- Да ты же сам побудешь один несколько часов и начинаешь искать с кем бы поболтать! - сказал Бернард и недоуменно посмотрел на Одиока.