Они были здесь все шестеро. Сухопарый Марсель с прищуренными глазами и хитрым насмешливым лицом. Стеф со своей вечной улыбкой, большими глазами и очередной шуткой наготове. Милый и напыщенный муарид Одло, сидел поджав маленькие ножки, словно божок, сошедший с наскальных рисунков. Одиок держался осанисто и гордо, сжав губы, отчего его вытянутый нос вытягивался еще больше. Бернард изредка бегал глазками по окружающим, вся его фигура была сосредоточена в какой-то отвлеченной задумчивости. В глазах Гарета, как обычно, светился какой-то огонек, не дающий ему самому покоя, лицо его имело выражение ироничное и саркастическое, даже надменное, а вся фигура его хоть и имела вид внушительный и солидный, Гарет был красавец, но одновременно с тем, была какая-то неопределенная и скользкая, слишком гладкая, такая что взгляду было как бы и не за что зацепиться. Можно даже было представить, что это вовсе и не Гарет, а какой-то другой человек, в костюме Гарета.
Где они находились? Где-то здесь, где горел камин, потрескивая поленьями в жару, или на берегу озера, где солнечные лучи играют на воде, и шумит ветер, путаясь в листьях. А может быть в пустоте, где светят только далекие звезды, и сквозь пространство несутся чьи-нибудь бестелесные мысли. Каждый из них был в своих мыслях и в своей голове, но все они были здесь и вместе.
- Целью нашей группы выбран Герш Кориша, - рассказывал Марсель на одном из первых таких собраний, - студент Форбонского физического университета. Однажды мы уже работали в этом университете, так что нам будет немного проще. Собственно говоря, основная наша задача, как и у остальных групп: внедрение в мозг цели научной теории. В нашем случае это будет теория квантовой гравитации. Зачем это делается, я думаю вы все и так прекрасно знаете.
- Долго им еще нас догонять? - спросил Одиок.
- Завершение программы планируется примерно через семьдесят лет.
- Я вот хоть убейте не понимаю, почему нельзя открыто пойти с ними на контакт, - сказал Бернард. - Что им от этого хуже что ли будет?! Неужели вмешаться и предотвратить войну менее этично, чем ничего не делать и смотреть, как они друг друга убивают?! Я не могу просто понять такую этику.
- Все упирается в свободу, - ответил Стефан на эту тираду. - Как говорится, лучше умереть свободным, чем жить рабом.
- Ну я же не о порабощении говорю. А всего лишь о полноценном контакте и помощи, а не этих прятках, в которые мы сейчас играем.
Марсель смотрел за этим разговором с улыбкой.
- Да, но ты подразумеваешь ограничение их свободы, - сказал Стефан, с усмешкой глядя на Бернарда и поведя черной бровью. - Вот охота им, допустим, повоевать, а ты им не разрешишь. И будет еще много всего, что ты захочешь им запретить. О каком равноправии рас тут можно говорить? Ведь все наши «прятки», они для того и придуманы, чтобы в конце концов мы получили себе в партнеры, в равноправные партнеры, самобытную и стоящую с нами на одной технологической ступени инопланетную расу. А если мы все время будем им говорить, что можно, а что нельзя, то...
- Ну не все же время! - перебил Бернард. - Только пока они нас не догонят! Один-то раз мы же уже решили, что им лучше нас догнать, а не жить дикарями?
- Ну а за те несколько сотен лет, пока они будут нас догонять под нашим бдительным присмотром, и поколение будет сменять поколение, не укорениться ли в их головах, что они хуже нас, и что они должны нам подчиняться, и не войдет ли у нас в привычку определять, что для них хорошо, а что плохо?! Один раз и сотни раз? И сколько времени уйдет потом, чтобы восстановить равноправие в их и наших умах, если его вообще можно восстановить после стольких лет.
- Ну не знаю, - сжав губы, сказал Бернард. - Я понимаю и то, что таким образом мы лишим их собственной истории и даже культуры, но разве уж это так важно? Не унижаем ли мы их еще больше, глядя, как они убивают друг друга, и ничего не делая? Разве это равноправие?!
- Каждый решает этот вопрос для себя сам, - сказал Одлот в нос. - Но я хочу кое-что сказать. Равноправие в том, что мы им не мешаем. Не будь нас, они делали бы все то же самое. Оттого, что мы за ними наблюдаем, они не становятся выше или ниже, хуже или лучше. Да, может быть смысл равноправия при таком наблюдении немного искажается, но то, что они при этом сохраняют свое достоинство, как расы, это мне кажется бесспорно. А вот если мы начнем ими помыкать, то тогда уже точно ни о каком равенстве и уж тем более достоинстве речи идти не может. Я для себя этот вопрос решил таким образом, ну а перед тобой открыта дорога, - прогундосил Одло и улыбнулся из-под хобота маленьким ртом, обнажив ряд крохотных зубов. Бернард все никак не мог заставить себя воспринимать его также, как человека. Несмотря на свой, несомненно, большой ум он по-прежнему казался ему диковиной говорящей свинкой из магазина игрушек. Бернард улыбнулся ему в ответ и сказал: