- Я смотрел в сети, - сказал Одиок, - что во время сна они изучают подсознание.
- Официально говорится, что в эти четыре часа копируется структура мозга, но все возможно. Я даже как-то читал про теорию заговора, что во время последнего теста в подсознание вносится какая-то информация, и они потом могут подчинять себе людей. Чушь какая-то, на мой взгляд, кому это надо?
- Ага, ты думаешь чушь?! - возразил Одиок. - А сейчас вот придешь, поспишь и через неделю начнешь все деньги в лотерею какую-нибудь спускать.
- Хм, может быть... Но, знаешь, все-таки столько людей уже проходили эти тесты и нормально все живут, родители же мои никуда деньги не относят. Мне кажется, это очень маловероятно.
- Ну да, я тоже думаю вряд ли, но ты говоришь, кому это надо, - есть те, кому это очень даже надо, - закончил Одиок поучительно, преисполненный даже какой-то мудрости, будто с высоты прожитых лет.
Пролетая по одной из дорожек, огибавшей с правой стороны небольшой фонтан, они увидели двух людей, мужчину и женщину, сидевших на скамейке и смотревших перед собой так, будто ничего не видя, как слепые, даже почти не моргая. Они и в самом деле сейчас ничего не видели, вернее, видели, но как будто издалека или через толщу воды, и совершенно не обращали ни на что внимания. Застывшие выражения лиц и неподвижный взгляд делали их похожими на восковые фигуры, иногда только у кого-нибудь из них вдруг пробегал по лицу слабый отблеск какой-то внутренней эмоции: слегка поднималась бровь или краешек губы, но это происходило редко, когда они словно возвращались в свое тело откуда-то из неведомого никому мира.
«Рифланы, - подумал Бернард. - Зачем, спрашивается, они ходят в парк, если можно с таким же успехом рифланить дома? Какая вообще в этом радость, отказаться от языка и мимики и общаться только на рифл? Похожи на какие-то овощи, сядут и сидят. Высший вид общения, понимаете ли. Чем, скажем, им не угодила мимика? Они же ведь в жизни от мимики отказались, а сами, когда смеются, представляют себя в своем воображении смеющимися, разве не глупость? Но надо отдать им должное, воображение у них то еще. Помнится как-то у Марка на радио-рифл разговор двух старых каких-то, очень умелых рифланов экстрактировали. Это было что-то. Никогда и не думал даже, что можно все представлять ТАК, с потрясающей точностью, красками, звуками и вообще всем, всем, всем, о чем только можно подумать».
Погруженный в эти раздумья, и уже оставив фонтан с рифланами далеко позади, Бернард припомнил, как однажды они с Одом и Марком играли в зюзю. Саму эту игру и название ее, сам того не ведая, придумал один пьяный латыш, который идя, кажется, по одной из улиц Владивостока, повторял все время по-русски: «Я в зюзю», - и силился представить зубастого орла, что никак у него не получалось. Он останавливал прохожих и просил уже их представить этого зубастого орла, а потом передать это представление ему. Это и навело одного из прохожих на мысль об этой игре, которая стала популярной и даже некоторое время шла на радио. Суть ее в том, что один человек говорит что-нибудь несочетаемое - тот же зубастый орел или хромая рыба, а другой пытается это представить. С улыбкой, даже чуть не смеясь, вспоминал Берни, как они в тот раз валялись просто от хохота, когда Марк, пытаясь представить чайник-жираф, не самую, вообще говоря, оригинальную их задумку, вообразил какое-то совершенно невразумительное и невозможное железно-кастрюльное существо с бесконечной шеей, которое гналось за загадавшим его Одом и пыталось его съесть.
- Чего улыбаешься? - спросил Одиок.
- А, да так... давно в «зюзю» не играли.
- Да, давно. Я даже что-то придумывал после последнего раза, - Одиок задумался. - Что же я придумывал?! Вот зараза, всегда так, после игры куча идей, когда уже не надо, а как только начинаешь играть, то в голове пусто, ни вспомнить ничего не можешь, ни придумать.
Одна из аллей парка вывела наших друзей на обширную лужайку, обсаженную кое-где кустарником и цветами, на которой располагался университет, в который они и направлялись. Университет был новый, даже еще не совсем законченный. Три здания были уже полностью готовы, самое большое - айбоверс - все еще достраивалось, но уже функционировало. Главное здание, в котором собственно шло обучение и помещались различные административные отделы, издалека казалось абсолютно белым, будто даже без окон. По форме оно представляло собой полусферу, лежащую на земле, в которую сверху, острием вниз воткнут конус. Чем-то оно напоминало вазу с тонкой шейкой, слегка закапанную в землю, не хватало только каких-нибудь гигантских цветов. Полусфера была размером с небольшой футбольный стадион и если присмотреться насчитывала шесть этажей, а перевернутый конус над ней - семь.