Выбрать главу

Прислушиваясь, полицейский несколько секунд стоял без движения, потом быстро прошел по мокрым следам к стеллажу с оружием, взял двенадцатизарядный рейнджер, сделанный им на заказ для одного богатого клиента, с усмешкой разулся там, где следы исчезли, и легким, бесшумным бегом устремился по лестнице наверх.

На первом этаже лестница выходила в широкий коридор, который дальше еще больше расширялся, превращаясь в большую, шикарно обставленную гостиную, дальняя полупрозрачная стена которой выходила на улицу и служила одновременно парадной дверью. Одиок подумал было выбежать через нее на улицу и уже потащил за собой Сёму, как вдруг на секунду замер, развернулся и бросился по лестнице на второй этаж. На лужайку перед домом юзом влетел внедорожник, взрыл газон и остановился. Стоило двум нашим друзьям подняться по лестнице, как снизу раздался грохот, звон бьющегося стекла и глухие удары, отдававшие пронзительной вибрацией в ноги.

Лестница вывела их в небольшую комнату с четырьмя одинаковыми дверьми, одна из которых, прямо напротив лестницы, была приотворена и вела в темноту. Сёма забежал в эту комнату, но тут же хотел из нее выбежать, повинуясь охватившему его ужасу. Одиок схватил его подмышку, зашел с ним в комнату и притворил дверь, так что осталась лишь маленькая щелочка. Комната была завалена какими-то рулонами, коробками, цветочными горшками, банками и прочим хламом, посреди нее стояла маленькая тумбочка, на которой лежала рука от старого робота. Од поставил Сёму на пол и присел к нему, мальчик весь дрожал, но не плакал, насколько можно было разобрать в темноте.

С лестницы послышались глухие удары, а через секунду показалась окровавленная голова полицейского. Он полз по лестнице, яростно работая одной рукой и волоча другую, ноги его совершали беспорядочные движения, скорее мешая ему, чем помогая. Лицо его было искажено гримасой, глаза смотрели бессмысленно и насквозь, как у душевнобольного. Следом за ним поднялся лысый. Он дал полицейскому проползти еще немного и прикончил его выстрелом в голову. Ноги полицейского продолжали еще извиваться в судорогах, постепенно затихая.

Одиок видел все это в щелку, прячась за тумбочкой и уткнув голову Сёмы себе в плечо. Из Сёмы бесшумно текли слезы, и Одиок чувствовал, как рубашка у правой ключицы становилась мокрой. В правой руке он держал редтнер, но совсем не помнил про него. Лысый поднял голову и взглянул на дверь. Одиок вздрогнул и от этого вдруг почувствовал в потной, плотно сжатой руке металлическую рукоять, которую тут же чуть не выронил. Оду казалось, что лысый смотрит прямо на него, и от этого не смел пошевелиться, хотя и понимал смутно, что видеть его он не может. К лысому подлетела пчела, он подставил ей левую ладонь, и она на нее села. Одиок тихо поднял пистолет и положил трясущуюся руку на тумбочку. Лысый вновь исподлобья взглянул на дверь и несколько секунд стоял так, словно подбрасывая в уме монетку. Наконец он сомкнул левую ладонь, опустил руку и медленно повернулся, чтобы уходить. Когда он сделал шаг, Сёма вдруг всхлипнул, и Одиок, как по команде, несколько раз нажал на курок. Все три пули, пробив дверь, попали в сердце со стороны спины. Лысый рухнул замертво лицом вниз... словно статуя лучника, которую в позапрошлом году свалил Берни на экскурсии в музее древнего оружия.

Глава шестая

Двенадцатого числа месяца роалама по календарю Руама бедный студент Герш КорИша проснулся в своей старой и облезлой, но все-таки чистой постели. Герш хоть и не был чистюлей, но старался, насколько мог, соблюдать гигиену. Его сосед по комнате в студенческом общежитии храпел у противоположной стены на своей кровати. Он был в верхней одежде и в одном ботинке, одна штанина была задрана до колена, которое было ободрано, и на нем запеклась кровь, мятая рубашка была неправильно застегнута на две пуговицы в районе живота, мятая кофта лежала под головой. Когда Герш сел на кровати и протер глаза, Сат сладко причмокнул и повернулся к стене. Герш потянулся, хрустнул шеей и посмотрел на часы. По новой, совсем недавно введенной двадцатичетырехчасовой системе было восемь часов.

В комнате стоял ужасный смрад паров спирта, запаха сального и грязного куарского тела, а также еще какой-то раздражающий горьковатый аромат. В окрестности Сата запах становился настолько густой, что, несомненно, нарушал все мыслимые и немыслимые экологические законы и представлял серьезную опасность для биологической жизни. Герш обул тапки и открыл окно. Утром был небольшой дождь, и с улицы повеяло сладковатой прохладой, а вместе с ней в комнату ворвался калейдоскоп запахов. Сладковатый и нежный запах цветущего под окном дерева с красными плодами вроде вишни; приторные пчелы с мешочками нектара на ногах кружили тут же, от их сладкого запаха даже становилось щекотно в носу; потный куар с полуоткрытым ртом, возвращавшийся после утренней пробежки, исторгал масляно-кислый немного солоноватый аромат; из-за соседнего дома Герш уловил свинцовое верещание выхлопных газов с проходившей там дороги; он поводил еще влажным носом - помойка?! Нет, нет - это всего лишь Сат неловко вывернул зачем-то руку и снова причмокнул, исторгнув перед этим незапатентованный образец химического оружия. Герш высунулся подальше в окно и вдохнул полной грудью - блаженство. Откуда-то с нижнего этажа пахнуло молочным печеньем, маслом и крепким чаем. «Девчонки из пятой или девятой», - подумал Герш, у него сразу разыгрался аппетит, тоже захотелось чаю, а от утренней прохлады по голому телу пробежали неуловимые мурашки. А вот из-за спин других запахов выглянул, словно подпрыгнул, какой-то маленький, невидимый и неуловимый аромат. Герш ухватился за него, но долго не мог понять этот запах, такой знакомый... Кремовые духи! Точно. Это Гуля из пятой, там же, наверное, и чай пьют с маслом.