Досыпая на ходу, Герш оделся, взял чайник и зашмыгал на кухню. Пожав лохматую руку Гиана, пришедшего на секунду раньше, и набрав воды, он вернулся, воткнул чайник в розетку и пошел в душ, где пришлось немного подождать очередь. Перед Гершем опять стоял Гиан, сутуля свою необъятную спину.
Наконец Герш оказался в блаженном месте, где все грязное, становится чистым, соприкасаясь с мылом, словно с философским камнем. Первым делом под холодным галогеновым светом Герш осмотрел свое лицо. Это было абсолютно типичное, даже среднестатистическое, куарское лицо. Если бы лица всех куаров мужского пола наложили друг на друга, то получившееся лицо, кажется, было бы лицом Герша. Это обстоятельство, замеченное им самим, доставляло ему некоторое, странное удовольствие. Иногда, особенно перед зеркалом, ему казалось, что он вмещает в себя одновременно всех куаров мира и при желании может стать кем угодно.
На резко очерченном, развитом подбородке Герш приметил длинный черный волосок, выбивавшийся исполином среди мягкого ковра остальных: белесых и мягко лежавших по коже. «Надо бы подстричься», - подумал он и отстриг длинный волосок ножницами, повертел головой еще вправо, влево, осматривая щеки и шею, принюхался большим, выдающимся вперед и немного квадратным носом. Запахов было много, но их перебивали мыло и шампуни, щедро выливаемые и растираемые здесь поутру.
Открыв кран, Герш встал под теплую и мягкую воду, заструившуюся просеками по густому лесу рыжевато-светлых волос на спине и груди. Постепенно, по мере того как Герш вертелся под лейкой, весь этот лес поник и слипся, сделав своего хозяина визуально худее на десять килограмм. На ногах и руках волосяной покров был не такой густой, как на груди и спине, и намокал он менее охотно - вода с него как-то сваливалась, как сваливается снег с согнувшихся веток. Серый треугольник на груди совсем поник и смешался с остальной гладкой и потемневшей шерсткой. Купание по утрам было одним из тех наслаждений, наряду с медленным поеданием кагуи, расчесыванием волос на лице или чтением книги хорошего автора, на которых Герш старался сфокусировать свою жизнь, которыми он старался ее наполнить от края до края так, чтобы все остальное: рутина, тревоги, неудачи и неудовольствие, - стало маленьким, неважным и незначительным. В этих, порой мимолетных, своих блаженствах он старался раствориться и исчезнуть, ну или хотя бы растянуть их как можно больше.
Растеревшись огромным полотенцем, Герш взял расческу и, вдыхая свой собственный чистый запах, стал расчесывать лицо, затем грудь и наконец пригладил неловкую спину со светлыми продольными полосками между лопаток, закруглявшимися в разные стороны к пояснице. Облизнув подсохший от жесткой воды нос, Герш вышел из душевой. В коридоре показалось прохладно, Герш чувствовал леденящий сквозняк подошвами ног и мурашки бежали по его телу.
Когда он отворил дверь своей комнаты, Сат сидел на кровати, прислонившись к стене, и смотрел перед собой. Пока Герш завтракал и собирался, Сат молча следил за ним глазами и время от времени делал глоток воды из пластиковой бутылки, облегченно и с удовольствием кряхтя после каждого глотка и закатывая глаза.
Без пяти девять Герш махнул Сату и притворил за собой дверь, так и не сказав своему соседу за все утро ни слова. Вид Сата в это утро не предполагал наличия у него второй сигнальной системы и Герш решил обходиться знаками.