- Какие же могут быть развлечения в порту, это же не парк аттракционов? Или же вы верите во всю эту чепуху про марсианское влияние?
- У всех свои причуды, - сказал Бернард и посмотрел на Одиока.
- Это точно, особенно у гомосексуалистов, - Гарет захохотал.
- Да мы, правда, не гомосексуалисты, - сказал Одиок улыбаясь.
- Я верю, верю. Это я так, к слову.
Гарет подозвал официанта и заказал на всех троих какое-то экзотическое африканское угощение, оказавшееся чем-то наподобие курицы, что, по наблюдениям Бернарда, с экзотическими угощениями случается довольно часто.
- А у вас есть трайбы? - спросил Гарет.
- Да, а у тебя? - ответил Бернард за всех, пока Одиок жевал.
- Есть тоже вроде бы, по крайней мере, мне так сказали, - многозначительно ответил Гарет. - А вот ты, скажем, Бернард, зачем хотел, чтобы по твоему подобию сделали робота?
- Я особенно и не хотел, просто сдал тест и подошел. Но вообще мне нравится помогать людям в освоении космоса, исследовании других цивилизаций и так далее, и так далее. Хоть я и не сам это делаю, но все равно принимаю какое-то участие.
- А у нас в семье, - сказал Одиок, - у всех есть трайбы: у деда, у отца и у меня совсем недавно появился. Но я, честно говоря, их побаиваюсь, мне кажется, рано или поздно они нас все-таки захватят или уничтожат, это неизбежно. Они сильнее и умнее нас, все время что-то открывают, какие-то теории и так далее. Их на несколько порядков меньше, чем нас, а вся научная жизнь фактически сосредоточена уже в их руках. Собственно говоря, я поэтому и хотел трайба, потому что, если он сделан по моему образу и подобию, то, я думаю, вреда людям он не причинит.
- Вот, вот, вот! - поддержал Гарет. - Я даже думаю, что они нас уже почти захватили, просто пока что им выгодно, чтобы мы были живы, работали и поставляли им ресурсы, одним словом, обеспечивали их. Представьте, какой был бы рай на Земле, если бы не было трайбов! Сколько было бы денег! В общем, дармоедов этих я не выношу совершенно.
- А зачем же ты проходил тест? - спросил Одиок.
- А чтоб их всех взорвать, - сказал Гарет и засмеялся, Одиок и Бернард тоже, но скорее за компанию.
- Кстати, их можно взорвать? - спросил Бернард. - Они же из нановолокна.
- Конечно можно, вот увидите! - сказал Гарет, блеснув в полумраке черными глазами, и опять засмеялся.
- Ты учишься, работаешь? Чем занимаешься? - спросил Одиок.
- Учусь на историческом. Работаю там же, в институте, лаборантом.
- Хорошая зарплата у лаборантов... - неопределенно сказал Бернард и улыбнулся.
- Довольно неплохая, кстати говоря. А вы чем занимаетесь? - спросил он у обоих.
- Закончили школу, поступили в университет, - ответил Одиок.
- Да-а, школа, - протянул Гарет, откинулся на стуле и задрал голову в каком-то сладостном раздумье. - Золотое время, - сказал он и расхохотался. - Помню как-то сидим на физике, преподавательница молодая у нас была, еще даже институт не закончила, на практику пришла. И вот рассказывает она нам о формионном реакторе, представляет его, значит: составные части, тут элементы, тут рабочая зона, - ну а мы это на рифл все смотрим, интересно нам. А она видно, что волнуется, запинается даже, рифл скачет тоже у нее. И вот смотрим мы на этот реактор, а она говорит: «Сейчас мы с вами видим, как в рабочую зону поступают элементы (и мы видим, как они поступают) тут же мгновенно начинается расщепление (это мы тоже видим) и, собственно, начинается формионная эрекц... реакция». И вот на какое-то совершенно мимолетное, неуловимое мгновение, но мы видим то, что называется большой мужской прибор! - Гарет засмеялся, Бернард и Од уже хохотали вовсю. - Что с ней было, это не описать словами. Посмотрела на нас, поняла, что мы все видели, побледнела, покраснела и в слезах выбежала. Неделю наверно потом еще смеялись.
- Да, бывает и такое, - сказал Одиок, просмеявшись.
Разговор получался легко и непринужденно, еда была вкусной, и в таком духе они просидели до самого вечера, после чего с уставшими от смеха лицами разошлись по каютам. Утро следующего дня принесло всем пассажирам лифта облегчение и удовольствие, которое бывает в конце длинного пути, но предваряло все это томительное, для кого-то даже невыносимое ожидание последних часов, минут и наконец секунд, когда лифт неспешно притормаживал и несколько замедлял свое вращение, а каждая следующая минута, казалось, становилась длиннее предыдущей, и довлело полное ощущение, что конец будет отодвигаться бесконечно.
Сам порт, к которому все медленнее и медленнее, как это обыкновенно бывает в страшных снах, словно что-то предчувствуя, поднимался лифт, более всего напоминал собою слоеный пирог, через центр каждого слоя которого проходил трос. Всего был двадцать один слой, в диаметре они были одинаковы, а вот толщину имели разную. Самый толстый слой, контрельный, около сорока метров в высоту находился посередине, вверх и вниз от него слои становились все уже и уже. Сами слои, именуемые вообще говоря уровнями, тоже не были монолитными, а разделялись, в свою очередь, каждый на восемь концентрических колец, одно в другом. Нумерация слоев начиналась от контрельного, который считался нулевым, и продолжалась вверх и вниз до десяти. Сложилось так, что низ стали обозначать минусом, а верх плюсом. Кольца нумеровались от центра к периферии, начиная с первого и заканчивая восьмым. А положение в самих кольцах определялось по градусам, начиная от условного нуля, именуемого, конечно же, Гринвичем, и против часовой стрелки до трехсот шестидесяти.