- Может оно и бессмысленно, но это же не значит, что нужно сидеть, сложа руки и ждать, как оно все кончится. К тому же это еще не точно. Даже маленький толчок может изменить чуть не весь мир, а у нас будет еще тот фейерверк, - он засмеялся дрожащим неровным смехом, даже через перчатки скафандра была видна нервная дрожь его пальцев. - Может быть, этот фейерверк и разожжет что-нибудь в людях. Вот тогда, после, и посидим - посмотрим...
Он хотел еще что-то сказать, но справа, наверх по дуге жилого отсека прошелестела дверь гравишлюза, и показались три пары черных ног, бесшумно ступавших по белесому обшарпанному полу. Гарет замер от неожиданности с повернутой в их сторону головой. Мгновение и они тоже увидели его, в эту же секунду Гарет рванулся к лазерному пистолету на кресле, а трайбы, увидев его движение, бросились к нему точно три черные пантеры.
Гарет, схватив оружие двумя руками, тут же без промедления начал водить чрезвычайно тонким и невыносимо ярким белым лучом, стараясь повредить трайбам головы, но те уворачивались, пригибались и стремительно приближались. Чем ближе они оказывались после своих неистовых прыжков, тем все беспорядочнее становились движения Гарета, он пятился, а на лице его отражался загробный ужас, словно он видел дьявола во плоти. Нановолокно плавилось и маслянистыми струями текло по черным телам, почти тут же застывая вновь в виде капель, внутренняя обшивка корабля тоже плавилась, пенилась и разбрызгивалась желтыми фонтанчиками, будто из гейзеров, а воздух в одно мгновение густо наполнился ядовитой и горячей смесью запахов раскаленного металла и жженой пластмассы. Одна из струй нановолокна попала Бернарду на ногу, материал скафандра пожелтел и чуть оплавился, но Бернард этого не заметил, так он был увлечен происходящим.
Самый первый трайб, удивительным образом напоминавший самого Гарета, уже без правой руки и в глубоких бороздах на всем теле в очередном прыжке сбил-таки Гарета с ног левой рукой, так что тот отлетел и ударился об стену, на секунду, видимо, потеряв сознание и сложившись как перочинный нож в неудобную позу. Но почти тут же он очнулся, распрямился и стал судорожно отползать, глядя на медленно подходившего к нему трайба каким-то чужим, не своим лицом. Два других трайба не добежали, распластавшись у противоположных стен отсека, один дальше, другой чуть ближе. Походили они на изуродованные в припадке безумства античные статуи. У одного из них, лежавшего спокойно, вместо лица была стекшая на грудь и застывшая так клякса сложной и неправильной формы. Левая нога его ниже колена осталась почти у самого гравишлюза. Другой дергался в судорогах и безуспешно старался перекатиться через остаток руки на другой бок. Ему досталось больше всех, нога и половина туловища его лежали рядом чуть позади. С ужасом в лице этого трайба, прорезанном глубокой полосой наискось, Бернард узнал черты своего лица и чуть не вскрикнул.
Меж тем трайб, чье лицо каким-то чудом почти не пострадало и было точь-в-точь, как у Гарета, все ближе и ближе подходил к нему. Джет валялся метрах в двух от Одиока, он ворочался, пытаясь освободить связанные за спиной руки, но ничего не выходило. Трайб этот и действительно был трайбом Гарета. Делая шаг за шагом, он смотрел на свое человеческое воплощение и все больше и больше ему ужасался. Ему припоминалось лукавое лицо профессора, который, как ему казалось теперь, водил его все то время за нос, и ему было дурно то ли от этого, то ли от всех этих травм и полос, оставленных лазерным лучом, то ли от того, что собирался сделать вот этот человек, беспомощно распластанный сейчас на полу, испуганный и озлобленный, с ошалевшими от ужаса глазами и готовый на все, лишь бы выжить. Нет, не презрение владело Гаретом-трайбом. Жалость и какая-то непонятная злоба - на всех. В том числе и на себя, даже скорее на себя, на себя одного, не стоит приплетать сюда других.
- Как, как я мог пойти на это? Как же мы несовершенны... Мы? - спросил он, остановился и посмотрел на Гарета, утиравшего пошедшую носом кровь. - Или может быть все-таки они? Большая ли между нами разница? - трайб взглянул на Гарета снова и пристально, хоть зрение его и мутилось, а в ногах не было твердости, мысль его, как казалось ему самому, в этот момент работала стремительно и ясно, как никогда прежде, и ответ казался таким очевидным. Гарет увидел этот пронзающий взгляд, и лицо его исказилось.