И у этого эльфа были любовники? Да еще целых три? Да, недаром говорят, что женский вид обманчив, как погода в марте. Сейчас она казалась такой чистой и невинной, словно перед первым причастием.
Руки у Питера задрожали, он отложил газету и встал ей навстречу.
Изящная фигурка Ады казалась самым эротичным зрелищем, которое он когда-либо видел. Ада была так же совершенна и прекрасна, как древнегреческая богиня. Ее грудь высоко поднимала тонкую ткань ночной сорочки, через которую нежно темнели окружности сосков.
Молчание явно затянулось. Ада несмело улыбнулась ему и нервным движением поправила мокрую прядку, упавшую ей на лоб. Он не сказал ни слова, просто протянул руку. После секундного замешательства Ада вложила свои пальцы в его ладонь.
— Теперь я понимаю, почему ты надела именно эту сорочку, — сказал он сдавленным голосом и кашлянул. — Она очень тебе к лицу.
— В самом деле? Я всегда считала ее очень скромной.
— Это значит, что скромность идет тебе, — сказал он, негромко рассмеявшись, и очень осторожно прикоснулся к ее груди.
Она снизу вверх взглянула на него, ее зеленые глаза потемнели, зрачки расширились, как у дикого зверька.
— Мы можем выключить свет?
— Не надо. Я хочу смотреть на тебя, когда мы будем заниматься любовью.
Ада ничего не возразила, но кровь заметно отлила от ее лица.
— Я не предполагала, что буду так нервничать, — призналась она. — Видишь, я даже дрожу. Это от волнения, наверное. Ты, в самом деле, уверен, что свет нам нужен?
Он погасил лампу, и комната погрузилась в полумрак. Впрочем, луна, время от времени прикрываемая набегавшими облаками, с любопытством заглядывала к ним в окно.
— Так лучше?
— Намного, спасибо. — Ада шевельнулась. — Можно… мне лечь?
— Конечно. Почему ты спрашиваешь?
— Вообще-то я хочу пить, — сказала она и повернула назад, к ванной комнате. — Я думаю, что хотела бы немного…
Он взял ее за талию. Она взглянула на него и опустила ресницы. То был заветный, долгожданный миг, но, уже целуя ее, он скорее почувствовал, чем заметил ее слабое сопротивление. Она осталась безучастной и не ответила на его поцелуй.
Он оторвался от ее губ и тихо спросил:
— Ты ведь хочешь этого так же сильно, как и я?
— Думала, что хочу. Но теперь почему-то кажется, что я ошибалась.
— Не морочь мне голову…
Он приник к ее губам долгим страстным поцелуем. Желание овладеть ею стало мучительным, почти непереносимым. Эта женщина принадлежала ему, и он хотел ее, хотел во что бы то ни стало.
Расстегнув сорочку и оголив плечи жены, Питер страстно прижался губами к восхитительной груди, чтобы отведать это совершенство.
Ада вздрогнула, но не проронила ни звука, и только протянула руку, чтобы убрать волосы с его лба. Сумеречное сияние обручального кольца Ады отвлекло его, он нечаянно поднял глаза, и сердце в его груди оборвалось, — одинокая слезинка прочертила дорожку на ее щеке.
Питер поспешно отступил назад, проклиная себя за то, что намеревался сделать.
Мучительное желание искало выхода: он горел словно в огне, он жаждал ее тела так, как истомленный путник жаждет в пустыне глотка воды. Питер никогда не считал себя благородным или чересчур щепетильным человеком. Когда было нужно, он мог играть и против правил. Сегодняшняя ночь лишь подтвердила этот неоспоримый факт. Но, взглянув в покорные, мученические глаза Ады, передумал. Что за безумный номер он выкинул, женившись таким образом?
— Ты же хотела лечь? — только и произнес он.
Она не проронила ни слова, а только натянула на обнаженное плечо сорочку и подчинилась. Именно тогда Питер понял, что не сможет прикоснуться к ней, не сможет ранить ее душу, причинить ей боль. Во всяком случае, сейчас. Даже если это приведет к потере наследства, за которое он так рьяно сражался.
Он отвернулся и подошел к окну. Безмятежность ландшафта постепенно успокоила его душу, согрела ее, и он взял себя в руки. Только самые сильные и выносливые выживают в пустыне, — так и он, лишь благодаря своей воле и выдержке смог пройти свой жизненный путь без ощутимых потерь. Но за то, что теперь имеет, он заплатил слишком высокую цену.
И платит до сих пор.