— Что это за бабочка? — спросил он.
— Бабочка Павлин, — ответила я дрожащим голосом. — Она очень популярна в Англии. — Я почти закончила работу над бабочкой, осталось лишь добавить немного бронзовой краски на ее кружевные крылья. Как только она была готова, Роман подозвал своего начальника штаба.
— Мадам Дюбуа, мне бы хотелось, чтобы вы вырезали эту бабочку.
— D’accord14. — Она бодро направилась к столу, где несколько Романовых вырезали узор, и вернулась с парой больших, острых, блестящих ножниц. Мои глаза были прикованы к ней, как и его взгляд. Мадам Дюбуа резала медленно и точно, освобождая бабочку. Роман осторожно подцепил ее большим и указательным пальцами, подобно тому, как можно было сорвать настоящую бабочку с листа. Он изучал ее здоровым глазом, затем положил обратно на черную ткань так, что казалось, будто она вот-вот собиралась слететь с нее. Херст широко улыбнулся.
— Мадам, мне бы хотелось сделать аппликации из бабочек и разбросать их в произвольном порядке по платьям. Чтобы придать им немного причудливости. Чтобы придать им воздушности.
Мое воображение разбушевалось. Я уже представила себе великолепные платья с ручной росписью. Он был таким гениальным!
— Это будет выглядеть потрясающе!
Не обращая внимания на мой комплимент, он осторожно поднял бабочку с ткани и спросил, нет ли у мадам Дюбуа заколки. Без слов она вынула одну из своего тугого шиньона и протянула ему. Он закрепил бабочку в моих волосах и принялся изучать меня. Мои щеки запылали под его пристальным взглядом.
— Прекрасно, — пробормотал он. Я не была уверена, имел ли он в виду бабочку или меня. — И мы будем использовать некоторые из них для головных уборов и украшений. — Его пристальный взгляд оставался на мне. — Софи, я хочу, чтобы ты сохранила эту бабочку и носила ее. Тебе идет. — Он сделал паузу, его взгляд перескочил на другую бабочку, которую я тоже уже закончила. В ее расцветке преобладали в основном оранжевые цвета с бледно-коричневыми акцентами и вкраплениями белого. — А! Австралийская Крапчатая Леди.
— Да, ты прав. — Вот это да! Я была искренне потрясена тем, как хорошо он научился разбираться в бабочках за такое короткое время. Но не дала ему этого понять. Совсем ненужно, чтобы голова Мистера Самодовольного еще больше раздулась.
— Очень хорошо. Продолжай.
С этими словами он исчез, поднявшись на лифте обратно в свои покои.
Я чувствовала себя возбужденной и взволнованной. Бездыханной и опустошенной. Мое мятежное сердце все никак не успокаивалось. Оно было глухо к моим мольбам.
В течение следующих нескольких недель я вошла в привычный ритм. Просыпалась в семь, принимала душ, спускалась вниз на завтрак с мадам Дюбуа, которая всегда оказывалась на кухне, примыкающей к ателье, раньше меня и готова была предложить ароматный кофе из френч-пресса, восхитительную французскую выпечку и разнообразные свежие фрукты. Затем приступала к работе до приезда Романовых в восемь часов, прерываясь на получасовой обед, который всегда заказывала мадам Дюбуа. Затем мы возвращались к работе до шести вечера, а иногда и позже, так как мы отставали, и поэтому все работали сверхурочно, чтобы закончить коллекцию к Неделе моды в Нью-Йорке. Я редко покидала студию. Днем у меня не было времени, а к вечеру — просто слишком уставала. Харпер, которая постоянно упрашивала меня поужинать с ней, была не слишком довольна этим обстоятельством. Особенно теперь, когда ее свадьба — не за горами.
Мы сблизились с мадам Дюбуа. Она — теплая и милая, но довольно сдержанная в отношении себя и своих отношений с Херстом. Однако я узнала, что она была с ним с самого первого дня и как тот начал свой бизнес. Роман — самоучка, и ему крупно повезло, когда он вытянул лотерейный билет и выиграл три миллиона долларов. На эти деньги тот купил это здание — старый заброшенный, но все еще величественный банк, который приобрел по дешевке во время кризиса. Он опустошил нижний этаж, чтобы создать ателье, а наверху переделал бывшие офисы директоров банка в свои жилые помещения. На третьем этаже находился тренажерный зал, а в подвале с регулируемым климатом хранил ткани и образцы из предыдущих коллекций.
Однажды утром за завтраком я набралась смелости и задала ей личный вопрос.
— Почему Роман такой высокомерный? Такой замкнутый?
— Это защитный механизм. Чтобы скрыть свое горе.
Я вспомнила одну из любимых цитат моего отца. Генри Уодсворта Лонгфелло: «У каждого человека есть свои тайные печали, о которых мир не знает. И часто мы называем человека холодным, когда он просто грустит».
Сидя напротив меня за столом, мадам Дюбуа сжала мои руки, ее глаза наполнила тоска.
— Вы должны знать, что человек, у которого так много горя, способен на великую любовь. Это разные стороны одной медали. Горевать о ком-то — значит любить его.
«В печали есть своя красота», сказал мне однажды Роман. Я задумалась над ее словами, но она не дала мне возможности задать больше вопросов.
Французская швея поспешно поднялась и убрала вещи, а затем ушла, чтобы впустить Романовых в ателье. Больше я ничего не смогла узнать. Она что-то скрывала о себе и о задумчивом, загадочном, сложном и блестящем человеке, на которого работала и которого боготворила. Возможно, со временем мне удастся докопаться до истины.
Единственным отвлекающим фактором в моей жизни кроме Романа, в те редкие моменты, когда тот появлялся, была Харпер. Она постоянно писала и звонила мне. Постоянно болтала о своей предстоящей свадьбе. Я уже и так слушала об этом целый год. Каждая деталь, вплоть до каждого ингредиента в ее свадебном торте. Бла. Бла. Бла. В одно ухо влетало, в другое вылетало. Она так раздражала меня, что я подумывала о том, чтобы отправить ее в черный список. Или отключить телефон, но мои родители должны были иметь возможность дозвониться до меня в любое время. Я рассказала им о своей новой работе и заверила, что у меня все отлично. Не дай Бог, если с кем-то из них или с ними обоими что-то случилось бы, а они не смогли бы со мной связаться.
Так проходили недели, я становилась все более занятой и не отвечала на большинство звонков и сообщений Харпер. Увлекшись работой, я потеряла счет времени. Да настолько, что в пятницу вечером часов в семь меня грубо разбудили после того, как я рухнула на кровать от усталости. Звонил мой телефон. И звонил. И звонил. Может, это был требовательный Роман? Или мои родители?
В тумане я нащупала телефон и посмотрела на экран. Это Харпер. Нажала на ответ.
— Где ты, черт возьми? — Ее голос такой резкий, что им убить можно было.
— Я на работе, — проговорила я сонно.
— Репетиция моей свадьбы вот-вот начнется!
Я резко выпрямилась. О, черт! Уже наступили выходные Дня поминовения. А я — ее главная подружка невесты.
— О Боже, Харпер. Я совсем заработалась. Мне так сильно жаль!
— Ну, тебе лучше не провалить все завтра вечером. Ты должна быть в поместье семьи Дерека к четырем часам, чтобы сделать прическу и макияж. И для фотосессии, если останется время. Свадебная процессия начнется в шесть. Не забудь взять с собой платье. — И на этом она закончила разговор.
О, Боже! Моя подруга могла быть эгоцентричной и требовательной, но я точно облажалась. Так что чувствовала я себя ужасно. Затем меня постигло не менее ужасное осознание.
У меня нет платья! Оно погибло в пожаре вместе со всем остальным моим имуществом.
О Боже! Оно было сшито на заказ! И что еще хуже, у меня нет ничего, что можно было бы надеть на чересчур изысканную феерию Харпер и Дерека.
Каждый нерв в моем теле гудел. Задыхаясь, я прижала ладонь ко лбу. Что мне теперь было делать?
Нет нужды говорить, что сон ускользнул от меня. Но ответ неожиданно пришел ко мне сам.