На стене появилась еще одна тень. Мой взгляд переместился к дверному проему. Там оказалась мадам Дюбуа, держащая в руках поднос. Высокая и непоколебимая. Мягко ступая в своих прочных туфлях на резиновой подошве, она приблизилась к нам и поставила поднос рядом со мной.
Поднявшись, она посмотрела мне в глаза, и я поняла, что она словно пыталась прочитать мои мысли. Что мне делать?
— Оставайся с ним. Позаботься о нем. Ты нужна ему.
И с этими словами ушла, оставляя меня наедине с Романом.
Его рыдания стихли, я смочила тряпицу в миске с теплой водой и осторожно проложила ее к его раскаленным рубцам. Он зашипел и вздрогнул, но вскоре подчинился моим прикосновениям. Несколько раз я споласкивала тряпку, чтобы смыть кровь, и когда, наконец, убедилась, что кровотечение остановилось, нанесла бальзам. Алоэ вера.
Роман выдохнул «аах». Наполовину вздох. Наполовину стон.
Жар его открытых ран обжигал кончики моих пальцев. Даже в таком израненном состоянии, я не могла не восхититься его широкой скульптурной спиной, силой, которую она излучала. Каким-то образом его шрамы делали его более впечатляющим. Больше похоже на бога.
— Это приятно, — пробормотал он себе под нос. — Ты же знаешь, что задолжала мне массаж спины.
Секунду я все никак не могла сообразить, о чем он говорил, но потом вспоминала, как Херст сказал это в маникюрном салоне. Я выдавила самую слабую из улыбок.
— Да. — Просто это не то, что я имела в виду на самом деле. — Давай-ка, уложим тебя в постель.
Мне удалось помочь ему подняться. Всего несколько недель назад я опиралась на него. Теперь же этот большой, красивый, сложный мужчина опирался на меня. Роман обнял меня за плечи, перенеся свой вес на меня, пока мы, пошатываясь, шли по коридору к его спальне. Его сердце тяжело стучало в груди, словно на нем лежали все грехи и горести человечества.
Его спальня находилась в самом конце коридора. Хотя до нее было всего двадцать футов, мне показалось, что прошла целая вечность. Наконец, мы добрались до двери, и я открыла ее. Тускло освещенная просторная комната. В ней стояла массивная кровать с балдахином. Стены были выкрашены в угольно-черный цвет, а на стене напротив кровати висел еще один черно-белый портрет Авы. Она сидела на полу в одном из изысканных платьев Романа. Ее ноги были соблазнительно раздвинуты. Поза, которая должна была бы вызвать во мне ревность, но только принесла еще больше печали.
Отпустив меня, Роман упал на кровать на живот, не залезая под черные атласные простыни.
— Останься со мной. — Его голос прозвучал устало. И скорее был истощенным, чем страдающим.
Я сделала то, о чем меня просил, и уверила его, что буду здесь.
— Бабочка… — Его голос был едва слышен.
— Да…
Мое сердце колотилось в груди, как сумасшедшее. Тоска пульсировала в моих венах.
— Спасибо, — прошептал он.
На мгновение мне показалось, что он собрался добавить что-то еще, но эти два маленьких слова вызвали безмолвный поток слез на моих глазах.
Тихо дыша, он быстро заснул.
Что-то изменилось между нами. Сегодня я была нужна ему. Я была рядом с ним. Он поблагодарил меня.
Под пристальным взглядом Авы я наклонилась и поцеловала его позвоночник, нежно касаясь губами рубцов. Припухлость уже спала, но они взывали ко мне, словно просили забрать всю его боль и печаль. Большая часть меня хотела заползти в кровать к нему. Успокоить его раны. Успокоить его душу. Освободить его от других шрамов, тех, которые не были видны невооруженным глазом и никогда не заживут. Быть бальзамом для его хрупкого, разбитого сердца.
Но я противилась. И когда на цыпочках выходила из комнаты, мне показалось, что Ава улыбнулась.
Глава 32
Роман
Сегодняшний день прошел так, словно вчерашнего дня и не было. Софи не упоминала о вчерашнем эпизоде, как и я. Она провела весь день в ателье, рисуя бабочек, а я большую часть дня восстанавливался в своем кабинете наверху, держась от нее на расстоянии. Только один человек видел, как я бичевал себя. Мадам Дюбуа. Даже мой психиатр не знал о моем самом глубоком, самом темном секрете. То, что произошло прошлой ночью между мной и Софи, изменило ход игры. Она увидела меня на самом дне и спасла. Теперь мы разделили близость, которая не менее, если не более, сильна, чем самые интимные половые акты. Оргазм быстротечен. Но то, что Софи сделала для меня прошлой ночью, останется со мной навсегда. Она видела, какой я, и все равно не побоялась встретиться с демоном в моей душе. Любая другая женщина в здравом уме убежала бы без оглядки, но моя Бабочка осталась рядом со мной. Поблагодарил ли я ее? Я не мог вспомнить. Но она скоро должна была прийти с кофе, который попросил ее купить. Возможно, тогда я наберусь смелости сказать ей, как много она для меня значила. А, может, и не скажу. И просто оставлю все как есть.
Спина все еще болела. Поэтому я был одет в пижаму. Прохладный шелк — единственная ткань, которую терпела моя плоть. Я сидел за своим столом. Рядом лежало с пресс-папье Луна. Мне следовало бы сосредоточиться на своей новой коллекции, но вместо этого рисовал в своем этюднике не в силах ни на чем сосредоточиться. Сначала я пытался скопировать мотылька, затем нарисовал зажженную свечу. Теперь смотрел на свое творение. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что этот фаллический набросок — символичен. Мотылек, привлеченный свечой во тьме ночи… каково было бы — расправить крылья и согреть ее, пока она не запорхала бы от восторга?
Я полностью погрузился в размышления, когда меня вырвал из моих эротических фантазий стук каблуков по деревянному полу и приторный цветочный аромат, который становился все более тошнотворным по мере приближения. Узнавание пришло мгновенно.
— Роман, дорогой, — произнесла она.
Я поднял взгляд. Это Кендра. Ее голос был невнятен, зрачки расширены, и она не могла идти по прямой. Покачиваясь на ногах, девушка добралась до моего стола.
— Чего ты хочешь? — Мои слова на вкус ощущались, как кислота на языке.
— То, что ты хочешь, — пролепетала она в ответ.
С ухмылкой на пухлых, как никогда, губах, она обошла мой стол и, к моему ужасу и отвращению, опустилась на мои колени, обхватив меня своими длинными ногами. От ее дыхания исходил густой запах алкоголя, отчего меня затошнило еще больше, чем сейчас.
— Кендра, ты пьяна!
Она обхватила руками мои плечи, и я вздрогнул, когда та пьяно захихикала.
— О, Роман, что за осуждение.
— Отвали от меня на хрен! — прорычал я.
Мои слова прозвучали глухо. Не обращая на них внимания, она распахнула свою кремовую шелковую блузку, отрывая все перламутровые пуговицы, которые одна за другой посыпались на пол, и расстегнула застежку кружевного бюстгальтера, расположенную спереди, освобождая свою грудь. В отличие от маленьких и упругих грудей Софи, ее сиськи были чудовищно огромные и словно пластиковые. Наверняка имплантаты. Обхватив соски ладонями, она начала сжимать и массировать их.
— Роман, дорогой, они могут быть твоими. Это все твое. Сжимай. Поглаживай. Соси. Трахай.
Не. Хочу. Их. Блядь. Ни сейчас. Ни когда-либо. Это не первый раз, когда она пыталась соблазнить меня в состоянии алкогольного опьянения. И я громко и ясно дал ей понять, что мне хотелось сохранить наши отношения строго профессиональными, но у нее были другие планы. А когда слишком много выпивала, то вообще теряла всякий контроль. Становилась импульсивной и отталкивающей.
Я вдыхал и выдыхал через нос, стараясь сохранять спокойствие, хотя ярость проносилась во мне со сверхзвуковой скоростью.