— Оно французское. Louis Latour Côte de Rhone. Одно из моих любимых. — Я был уверен, что ни один из родителей Софи никогда не пил стодолларовой бутылки вина. Не говоря уже о пятидесятидолларовой. Или пятнадцатидолларовой.
Пока они угощались сыром и крекерами, я не спеша пил свое вино и рассматривал окружающую обстановку. В комнате была добротная коричневая мебель, в том числе пианино и большой дубовый книжный шкаф с классическими пластинками и старыми томами. Синий цвет преобладал в цветочном принте подушек и соответствующих им шторах. На стенах висело несколько картин Софи — различные бабочки, которые хорошо сочетались с цветочным декором. Повсюду стояли семейные фотографии в рамках, но на некоторых я заметил еще одну маленькую девочку, очень похожую на маму Софи, с пухлыми щечками и большими карими глазами. Большинство снимков — детские и подростковые, несколько фотографий, на которых она выглядела ровесницей Мари. Хотя было множество снимков, на которых она запечатлена с родителями Софи, нет ни одного совместного снимка с Софи.
— Итак, Роман, расскажите нам побольше о том, чем вы занимаетесь, — произнесла мама Софи, привлекая мое внимание.
— Я — модельер.
— О, вы имеете в виду, как Майкл Корс в том шоу Лайфтайм?
Софи поморщилась.
— Нет, мам. Роман занимается дизайном от кутюр.
Еще одно удивленное «о». Взглянув на журналы, разбросанные по комнате — «Ladies Home Journal», «McCall's», «Women's Day» — я засомневался, что она имела хоть какое-то представление о том, что это такое. Судя по ее одежде, не дизайнерскому платью, которое, скорее всего, было куплено в Target или Sears, она — не модница. Правда, я находил эту непритязательную женщину очаровательной. Тепло и уют ее дома среднего класса привлекало. Ее гостеприимство приятно освежало. Теперь я знал, откуда брал начало приземленный характер Софи.
К разговору присоединился отец Софи, его голос звучал недоверчиво.
— Итак, Софи, что именно ты делаешь для мистера Херста?
Запихивая в рот палочку сельдерея, она заколебалась. Я вклинился.
— Она вдохновляет меня. И бросает мне вызов. Она — моя муза.
— Понятно, — недоверчиво произнес он, пока Софи заполнила пробелы в моем объяснении. Уточнила.
— Роман помогает мне в моей карьере художника. Я вручную рисую бабочек на ткани, которую он использует для своей новой коллекции.
— Хм. — Он кивнул, его голос все еще был недоверчивым.
— Это замечательно, — защебетала ее мама. — Софи такая талантливая.
— Она получила свои творческие гены от вас? — спросил я.
— Вообще-то, я получаю их от нее. — Она залезла в сумку, стоящую около дивана, и рылась в ней, пока наконец не нашла то, что искала.
— О, мама! — завизжала Софи. — Это прекрасно!
Это оказался почти законченный вышитый гобелен размером двенадцать на двенадцать дюймов с изображением бабочки, которую я легко узнал. В стежки была вплетена штопальная игла с голубой ниткой.
— Ух, ты! Это вы придумали? — спросил я, отставляя бокал с вином.
Джен рассмеялась. У нее был такой искренний смех.
— Нет. Я едва могу провести прямую линию. Софи нарисовала узор бабочки и разложила все цвета. Мне оставалось только купить пряжу, чтобы подобрать их.
— Можно мне посмотреть поближе? — Она радостно протянула мне гобелен, и пока я изучал замысловатую вышивку, мой творческий ум начал вращаться. Возможно, мне удастся привлечь к работе талантливую маму Софи и включить в свою будущую коллекцию клатчи, расшитые бисером. Как божественно они бы смотрелись!
— Это Голубой Морфо, — произнес я, возвращая ей гобелен.
— Я впечатлен, что вы знаете, что это за вид, — прокомментировал ее муж.
— Моя Бабочка научила меня кое-чему. — Софи покраснела, а ее отец поднял бровь. Джен снова вступила в разговор, прежде чем он успел что-то сказать.
— Это будет подушка для моего мужа. — Она аккуратно сложила гобелен обратно в сумку. — Она должна была быть готова к его дню рождения, но мне осталось еще немного.
Раздался таймер.
Жаркое мамы Софи было готово.
Пришло время ужинать.
Ужин оказался очень вкусный. Я уже и забыл, каково это — есть домашнюю еду. И забыл, каково это — быть с обычными людьми. Семьей. Когда я рос, были только моя мама и я. А последние десять лет своей жизни я обедал один, выживая за счет еды на вынос.
За бокалом красного вина я узнал много нового о своей Бабочке от ее родителей. Когда она была маленькой, отец часто читал ей «Голодную гусеницу», и с тех пор она стала одержима бабочками.
— Позже ты должен увидеть ее комнату, Роман, — восторгалась ее мама. — Там везде бабочки. На стенах. На постельном белье. Есть даже подушки в форме бабочек.
— Пожалуйста, мама, нет! — Моя очаровательная Бабочка снова покраснела.
— Софи, я думаю, он получит от этого искреннее удовольствие.
Больше похоже на возбуждение. Мой член дернулся под столом, и я заерзал на стуле.
Ее отец бросил на меня подозрительный взгляд. Потом прочистил горло.
— Дорогая, я не думаю, что это хорошая идея.
Как ни в чем не бывало, мать Софи продолжила рассказывать. Как и ее дочь, она была жизнерадостной и разговорчивой.
— Когда Софи было семь лет, она нашла гусеницу на нашем дворе и положила ее в банку, где та сформировала кокон. Через месяц она вылупилась и превратилась в прекрасного Монарха. Бабочка Бадди стал ее домашним питомцем и свободно летал по дому, в его распоряжении всегда была ваза со свежими цветами.
Я смотрел на Софи, которая сидела напротив меня. Она выглядела так, будто хотела заползти под стол. Но ее мать продолжила.
— Однажды Бадди попал в ловушку за печью. Софи была вне себя!
— О, мама! Не рассказывай эту историю! — Скорчив гримасу «не надо», она покраснела еще больше. При этом выглядела такой чертовски милой. Мои мысли крутились вокруг ее спальни с бабочками. Позже мне определенно надо было отказаться от ее осмотра. Я не доверял себе.
— Что случилось? — спросил я, вернувшись в момент и искренне любопытствуя.
— Нам пришлось позвонить в газовую компанию. Им потребовалось несколько часов, чтобы перенести печь.
— С Бадди все было в порядке?
— Да, но мы решили, что пришло время освободить Бадди. Никогда не забуду, как плакала Софи, когда он вылетел через дверь.
— Я все еще скучаю по нему, — вмешалась Софи, ее голос был полон тоски.
— Софи нарисовала его картину. Она висит у нас на кухне. Я покажу ее тебе. — Джен вскочила со своего места и быстро вернулась с картиной в рамке. Смущение снова накрыло мою Бабочку.
Джен протянула картину, и я залюбовался ею. Как талантлива была Софи с самого раннего возраста! Одаренная!
— Как Софи научилась рисовать?
Ответил ее отец.
— Мой отец был художником. Он давал Софи уроки рисования, как только она смогла взять в руки кисточку.
— Дедушка был удивительным, — добавила Софи, ее голос стал ярче. — Хотя мне следовало бы сказать, что так и есть. Он все еще жив и рисует. Ему девяносто пять лет!
— Вау! — Я был рад, что в семье Локхартов жили долгожители. — Я бы с удовольствием встретился с ним как-нибудь.
Глаза Софи заблестели.
— Он живет в доме престарелых недалеко отсюда.
Джен поставила картину на комод и села на свое место.
— Возможно, мы могли бы пойти все вместе. Кларенс — весельчак, и он любит компанию. — Она посмотрела на Софи. — Кстати, дорогая, мне нравится твой шарф. Где ты его купила?
Софи снова залилась краской.
— Роман купил его для меня в Музее естественной истории.
— Он прекрасен, — заметила Джен, в то время как Пол бросил на меня еще один подозрительный взгляд. — И я рада, что ты пользуешься своим членством. — Ее внимание переключилось на мужа. — Дорогой, ты почти ничего не ел.
Я бросил взгляд на его тарелку. Он съел только половину своего куска мяса и почти не притронулся к овощам.
— Я не очень хорошо чувствую себя. Может быть, я заболеваю.