— Привереда, — говорила бабушка. — Реприведа, — повторяла за ней маленькая Бася.
— Скажи: локомотив. — Папа держал ее на коленях и легонько дергал за косичку.
— Коломотив, — отвечала маленькая Бася.
— Ты ж мой утеночек, — умилялся папа. И ничего он не умилялся.
Просто она с самого детства была вылитая утка. А умиление, восхищение, любовь тут вовсе ни при чем.
— Когда у девушки котелок варит… Колотек арвит. У ведушки.
До того вечера Басе и в голову не приходило, что она другая, некрасивая, не такая, как все. И уж тем более она не догадывалась, что об этом известно тете Ирене.
Но теперь все изменилось.
До чего же душно было под одеялом!
Когда мама закрыла дверь за тетей Иреной, Бася перевернулась на живот, обхватила руками подушку и крепко зажмурилась. Ведь мама запросто могла зайти к ней и проверить, все ли в порядке. Хорошо, не зашла. Сердце побилось-поколотилось, да и перестало. Мимо прошествовали стаи уток, переваливающихся на коротких ножках, одна из них попробовала взлететь — и не смогла. И Бася незаметно для себя уснула.
На следующий день она отказалась от завтрака.
«В доме моих врагов я не ем и не пью», — вертелось у нее в голове, пока она угрюмо наблюдала за родителями. Но мама была непривычно молчаливая, а на Басю и вовсе не обращала внимания. Отец буркнул что-то в знак приветствия и закрылся газетой. Бася посидела немного за столом, послушала, как мама гремит посудой, а потом встала и отправилась в школу.
В тот день одноклассницы смотрели на нее как-то иначе. Не как всегда. На физкультуре Басе не хотелось переодеваться, она наврала, что забыла форму дома, и весь урок просидела на лавке, присматриваясь к сверстницам. Они были тоненькие, легкие, длинноногие, у некоторых были груди. Куда ей до них.
Домой она возвращалась одна, зажав в кулачке ключи, потом сидела за письменным столом и читала «Графа Монте-Кристо», положив на книгу для маскировки толстую тетрадь по польскому языку.
— Занимаешься, дочурка? — В дверях показалась мамина голова. — Суп ела?
Мама даже не дождалась ответа на первый вопрос.
— Ела, — солгала Бася.
Во второй половине дня пришел с работы смущенный папа с букетом роз, просил у мамы прощения, что-то обещал, а граф Монте-Кристо все мстил и мстил.
Уже стемнело, когда мама с мокрыми глазами заглянула к ней в комнату.
— Басик, поужинаешь с нами?
— Нет, спасибо, — отказалась Бася. Мстительный граф добился-таки своего. Но никто ничего не заметил. Бася поняла, что все ее усилия тщетны.
На следующий день она съела на завтрак четыре куска хлеба с колбасой и солеными огурцами.
И ее вырвало.
Бася шагала меж стеллажей с книгами, и ей хотелось плакать. Ну почему жизнь такая гадкая? Хорошо еще, Юлия возвращается.
— Здорово, что ты возвращаешься, — пробормотала Бася.
Юлия появилась в их школе в шестом классе, в самом начале учебного года. Она уже тогда была красавица, и Бася знала, что уж на нее-то — серую мышку — новенькая и внимания не обратит.
— «Этот чужак»[9] — потрясающая книга, я тебе дам почитать, мы ее уже проходили, — захлебывались одноклассницы. — А ты где живешь? А кем работает твой папа? Ну и джинсы у тебя — супер!
Каждая стремилась заговорить с Юлией, постоять рядом, придвинуться поближе, ведь ребята не сводили с Юлии глаз. Хоть в поле зрения попадешь, и то хорошо.
Только одинокая Бася уныло топталась в сторонке.
— Выпендрежница, — вынесли свой приговор девчонки в гардеробе. Бася пряталась за плащами, прикидываясь, что ее нет. — Дура набитая!
— В Словакию кататься на лыжах поедешь? — приставали к Юлии.
— Не знаю, — тихо отвечала та.
— Воображает, будто лучше других. Ладно, мы ей покажем, — решили разозленные школьницы.
Бася была своя в доску, от нее ничего не скрывали.
После уроков Бася последняя спустилась в гардероб. Юлия сидела возле Васиного некрасивого плаща и вытирала глаза.
— Я знаю, где девчонки спрятали твою куртку, — сказала Бася и вмиг потеряла всех приятельниц. Зато приобрела подругу.
Они не поехали с классом в Словакию.
— Мои родители разводятся, — рассказывала Юлия, — и им на меня наплевать. Будто меня нет на этом свете.
— А у моих родителей нет денег, — таинственно заявила Бася.
У мамы глаза опять были на мокром месте, а папа приходил в хорошем настроении и делал сюрпризы. Басе хотелось вычеркнуть из памяти сцену, когда мама потрясала горным велосипедом, что принес папа, и вопила:
— Что ты ей купил, у меня нечем за квартиру платить! А есть мы что будем? Рехнулся, что ли? Немедля отнеси обратно в магазин!
В тот же день горный велосипед с бордовой рамой — красивее вещи Бася в жизни не видала — унесли. В тот вечер Бася ненавидела мать и не понимала, как можно ревновать к велосипеду.
Вот тогда-то Бася и пришла к выводу, что больше всех на свете любит Юлию.
И только они одни во всем классе знали, что Мерседес — это имя возлюбленной графа Монте-Кристо, а не марка автомобиля.
О том, что ей достался великолепный журавль с неба (а не какая-то паршивая синица), Бася узнала прекрасным солнечным днем. Она хорошо его запомнила, этот день, морозный и окутанный серебряной дымкой. Петр подъехал к ее дому на машине родителей, а она летела вниз по лестнице, прыгая через две ступеньки, только бы скорее броситься ему в объятия, уже не утка, а счастливая молодая женщина, которую он выбрал и которую — страшно подумать — любил. Мысль, что она, Бася, — хуже всех, спряталась где-то в бездонных глубинах памяти.
Лучше всех она была — вот что! Самая главная, самая счастливая. С каким наслаждением вслушивалась она в его слова:
— Смотри мне, не замерзни, сегодня ночью было минус восемнадцать.
— Не торчи мне на остановке, снег идет, — Ты мне не потеряйся (не заболей, не пропади).
Словом, Петр был счастлив. И все потому, что она есть на свете.
Да тут еще это его «мне»! «Не заболей мне», «не торчи мне».
Как прекрасна была жизнь!
Петр высаживал ее перед университетом и колесил по округе в поисках, где бы приткнуть машину.
В тот день, несколько лет тому назад, Петр сделал ей предложение, подкрепленное колечком с сапфиром и теплом ладоней — целый вечер он не выпускал ее рук. Этот день она помнит во всех подробностях, минуту за минутой. Вот она сбегает вниз по лестнице — а вот сидит за столиком в кафе «Под ангелом», и Петр предлагает ей свою руку и сердце.
А было это так:
— Ну?
— Что «ну»? — спросила Бася.
— Так как?
— Ну, — кивнула Бася.
Словно это и не она училась на третьем курсе полонистики!
Домой она летела как на крыльях.
— Мамочка! Мы с Петром обручились! — закричала она с порога.
Четыре года миновало с того дня. Неполных четыре.
— Поймала журавля в небе! — обрадовалась мама, и Басе почему-то стало холодно.
Лежа в ванне, она разглядывала блестевшее в пене кольцо. Подумать только, эта рука с кольцом уже принадлежала Петру. Потом она легла в своей комнате, погасила свет и долго смотрела на тени на стене, стараясь вернуть чувство радости, охватившее ее каких-то несколько часов назад. Но что-то, видимо, случилось — радость все не приходила.
— Ей бы еще найти кого…
— Кто бы на нее позарился…
— Вот дуре счастье выпало… — Гляди-ка, что делается…
Обрадовался бы отец; если б был жив?
А такой ли уж этот Петр замечательный, коли влюбился в нее? Может, за всем его шармом кроется порок? Когда-нибудь он сообразит, что она ему неровня, некрасивая, не очень умная, не слишком добрая. И что тогда?
Хотя, может, и не сообразит, уж она постарается.
И Бася уснула, крепко прижимая к себе журавля с неба.
А что ей оставалось.
9
Повесть для детей и юношества Ирены Юргелевич (1903–2003), впервые изданная в 1962 г., в СССР выходила в 1978 г… в Польше включена в обязательную школьную программу.