А слишком умного старичка-преподавателя, на которого она напоследок нажаловалась в деканат и отцу, уволили на пенсию. Так зло, которое он причинил Злате, не осталось безнаказанным. Чего ж она боится теперь?
«Последствия моей нерешительности сейчас — непредсказуемы. Полагаю, они будут просто ужасны», — со страхом подумала Злата.
Но все равно ей очень захотелось избежать задуманного, выгнать «дурочку» и заплакать, забиться головой на столе.
«Слабая», — шепнул ей голос разума, очень похожий на отцовский.
И Злата сдалась — стала сильной. Свою просьбу, больше похожую на приказ, она выложила Катюше, как последний блин, снятый со сковородки — даже у неумелых хозяек он получается ровненьким, кругленьким, в меру пропеченным.
Катюша посмотрела на часы — было девять вечера, ответила: «Припозднилась я», просьбу Златы всерьез не восприняла, отказалась и ушла домой, то есть к тете Зине.
Злата набрала номер местного милицейского отделения, пожаловалась, что знакомая, вот только что, «вы еще успеете ее перехватить на дороге», украла у нее золотое кольцо — подарок отца, знаменитого российского режиссера Артема Басманова, и стала поджидать возвращения своей жертвы, которая уж никуда от нее теперь не могла деться.
Друг друга они считали героями, когда пробирались в квартиру, доставшуюся Катюше от бабушки, друг друга уважали. Ирка Сидоркина больше уважала себя, чем Славика, но, понятное дело, вслух об этом не говорила. Славик, понятное дело, гордился собой и не скрывал этого примечательного факта от будущей, новой жены.
«Какие мы смелые, — радовались воры и мошенники, обнимаясь от возбуждения, обусловленного страхом, что их могут застукать в чужой квартире. — А скоро станем еще и богатыми», — думали оба, принимая старую мебель за старинную, оценивая квартиру по курсу доллара.
Сумма от продажи мебели и квартиры показалась им астрономической — продав эту трехкомнатную сталинку в центре Любимска, они смело могли рассчитывать на покупку скромного, однокомнатного жилья на окраине Москвы.
— Не хочу на окраине, — закапризничала Ирка Сидоркина.
— Придется и вторую нашу квартиру продать, — не посмел отказать любимой Катюшин муж. — Купим хоромы в центре.
Ирка подпрыгнула, от перспективы в одночасье стать москвичкой «сошла с ума» и бросилась щедрого любовника раздевать. Славик впился в толстые, сочные губы подруги, как вампир, насосался вдоволь, опрокинул готовую к соитию деву-жертву на диван, с которого не так давно увезли в морг Катюшину бабушку.
— Ах, какая стерва, — оценил наготу любимой «вампир».
— Убийца, — хотела крикнуть Ирка в самый ответственный момент демонического блаженства, да вовремя передумала.
Еще обидится Славик, скажет: «Для тебя же старался», да и не возьмет ее в город мечты, в столицу. А ей другого такого дурачка больше не найти — возраст играть в любовь кончается.
Стараясь не крякнуть, чтоб ненасытный любовник не заметил, как она устала, перевернувшись на живот, опершись на локти и колени, Ирка прогнулась, как пантера — так ей по крайней мере казалось. Славик от открывшегося ему сильного вида сзади, которым сексуальная Ирка очень гордилась, должен был зарычать, превратиться в зверя, после рывка ослабнуть. Тогда хитрая любовница мягким, как толстые губы, голосом, с чистой совестью за хорошо выполненное дело, приказала бы ему больше не тянуть, жену убить. И попробовал бы он после всего, что было между вурдалаком и его жертвой, между пантерой и самцом пантеры, отказаться. Он и не отказался. Вместе они стали придумывать, как извести Катюшу, как ее — камень на пути их счастья — убрать.
«Родион Раскольников, вот кто мне сейчас нужен», — думала Катюша под ровный перестук колес поезда из Москвы.
Задание Максима Рейна было выполнено на «отлично», но сама она, Катюша, похоже, вляпалась в странное дело по-сильному. Украдкой от попутчиков кинув взгляд на нижнюю, на этот раз ее, полку — под ней прятался от вагонных воров чемодан со светлой, парадно-выходной, навсегда испорченной клубникой юбкой, — Катюша вспомнила, как это случилось, поняла, как сложно у нее на душе. На ведро с клубникой она села от страха за Злату, оболгавшую ее в глазах милиции, которая, это всем давно известно, разбираться досконально, по-настоящему, ни в чем никогда не хочет. Например, однажды Катюшина знакомая, обозленная непрекращающейся музыкой от соседей выше, вызвала наряд, о чем сразу же крупно пожалела. Во-первых, соседи послали наряд подальше — «Имеем право слушать музыку в своей квартире до одиннадцати», во-вторых, дико хрипящий магнитофон захрипел еще сильнее, во всю мощь своих больных легких, в-третьих, соседи — мать, дочь и овчарка — затанцевали, затопали, стали водить по деревянным полам хоровод. Задрав голову, наряд смотрел на трясущийся от хоровода потолок Катюшиной знакомой и пожимал плечами.