— Конечно, конечно, — закивала головой Маслова, улыбнулась великолепной певице.
Максим Рейн посмотрел на Катюшу с уважением, взял ее за руку, тоже закивал головой, заулыбался. Он, как человек, любящий искусство, хотел сегодня ночью по лестнице гостиницы добраться до Груниного окна — подарить цветы, почитать стихи. А теперь и рисковать не надо: вместе с Катюшей отправится в гримерную к звезде, скажет слова, которые выделят его из толпы поклонников. Чем же оригинальным поразить Груню? До конца концерта Максим Рейн думал о своих непростых словах и жестах, ломал голову так напряженно, что чуть не сломал Катюше пальцы: ее руку он как схватил, так и не выпускал из своей. Родион Раскольников нахмурился, острым взором настоящего сыщика увидел непорядок в первом ряду зала и «проворонил» момент, когда из второго ряда вышла, направилась не к общему, а к служебному выходу очень красивая молодая женщина, с идеальной фигурой, в красном мини-платье, чем-то похожая на Груню Лемур — черноволосая, высокая, запоминающаяся. Но ничего страшного не произошло — проинструктированный Раскольниковым ОМОН черноволосую, красивую, запоминающуюся в гримерную к певице не впустил. Обескураженная, она вернулась на свое место, на крайнее место второго ряда: стала о чем-то шептаться с инвалидом, сидевшим рядом с ней в коляске, поправлять его военную форму и медали.
Наконец добро на сцене окончательно победило зло. Ведущего закидали пустыми пивными банками, бейсболками и потными майками. Так зрители помогли добродетельной Груне справиться с нечистью, которую певица добила песней на «бис» — «Любите, люди, друг друга!».
Концерт закончился точно по плану, в семнадцать часов десять минут. ОМОН цепочкой выстроился вдоль сцены, не допуская на нее и в служебные помещения никого. Цветы зрителей собирали для мигом исчезнувшей Груни два специально выделенных человека. Потом их стало три. В ожидании, когда хотя бы половина зала опустеет и можно будет пройти к служебному входу, Катюша осталась сидеть на своем месте и от нечего делать — Родион Раскольников пропал из виду, безумную болтовню Максима Рейна она не слушала — стала думать, зачем это сегодня днем ей позвонила командир Злата Артемовна и послала ее на задание: сходить по тому же адресу, куда Мирра Совьен носила продукты, позвонить в дверь.
— И все? — удивилась Катюша.
— Все, — ответила Злата странным голосом, как будто у сказанного ею слова было еще какое-то значение. — Я, конечно, не могу, находясь в данный момент в Москве, проверить, сделаете вы это или нет, но я почему-то вам доверяю, — добавила она.
«Ну, еще бы, я — не ты, обманщица», — подумала Катюша.
— Я тоже вам доверяю, — ответила она. — Вы обещали мне порвать свое заявление в милицию.
— Считайте, что я делаю это у вас на глазах, — сказала невидимая собеседница и сквозь расстояние от Любимска до Москвы Катюша услышала, как хороший режиссер Басманова, дочь режиссера Басманова, племянница режиссера Басманова-Маковского, оттого — уже трижды режиссер Злата, рвет какую-то бумагу.
Катюша вздохнула — придется довольствоваться этим, верить собственным ушам.
Сидящий рядом Максим Рейн нетерпеливо дернул задумавшуюся Катюшу за руку. Материализовавшийся из воздуха, неожиданно возникший перед ними обоими Родион Раскольников этот жест не одобрил взглядом, пока только взглядом. Но Максим Рейн понял, все понял, поплелся в хвосте «влюбленной» — кто бы сомневался — пары. Уязвленный Катюшин начальник больно прикусил губу, подумал о своей подчиненной и человеке в погонах: «Да он просто пожирает ее глазами».
— А вам туда нельзя, — через плечо, чуть повернув голову назад, сказал главный здесь милиционер, когда троица подошла к служебному входу.
«Кому это он?» — растерялся Максим Рейн, оглянулся, понял, что ему.
— Давайте я хоть вам помогу, — обратился он к девушке, невидимой за букетами собранных у зрителей цветов. — «Хоть так проберусь к Груне», — подумал Максим.
«Уводит ее от меня», — он опять поглядел вслед Катюше и «цветущему» от Катюшиного присутствия мужику.
— Не стоит, — странным голосом ответила невидимая за букетами лилий и гладиолусов девушка в ярко-красном платье — судя по фигуре, красивая, и скрылась за дверями вожделенного для Максима служебного входа, по-прежнему охраняемого парнями в форме.
Максим был зол, чертовски зол, и голос девушки показался ему тяжелым от ненависти. От злости он сорвался, подбежал к большому омоновцу, цепляя того, катящего коляску с инвалидом тоже в коридор служебного входа, закричал: