— А ты знаешь, что воровать нехорошо? — спросил по-отечески дядя племянника.
Гриша скорчил виноватую рожицу и, забыв о дискете, убежал спать и мечтать о следующем выходном, в который дядя Вася обещал свозить его в Санкт-Петербург, на крейсер «Аврору».
В этот же час прокурор позвонил режиссеру. Басманов-Маковский и думать не стал о последствиях — все, что ему известно темного о Злате — дочери Артема, — с ним и умрет. В расстроенных чувствах, что дело об убийстве брата по-новому открыли, Басманов-Маковский подсел к компьютеру, решил поиграть в какую-нибудь Гришину «игрушку» — так успокоиться. Дискета, украденная Гришей у Златы, попалась ему на глаза, и он ее посмотрел, прочитал.
И все в сей же час изменилось. Все стало так ясно и просто, и главное — так понятно, что ему надо сделать. Одна только мысль удивляла его — как Артем мог знать это и молчать, скрывать от своего родного брата?
— Вот он о чем хотел поговорить со мной перед смертью. Вот за что его «дочь» убила.
Он произнес слово «дочь» именно с такой интонацией, что если б кто слышал ее, то непременно бы понял, что слово взято в кавычки. Как не совсем то, что оно означает.
«Прощай, Злата», — вот какой был оттенок у интонации.
А наутро они все проснулись — Басманов-Маковский, прокурор, Злата, Катюша Маслова, Родион Раскольников. И каждый хотел жить долго и счастливо, но не всякому это оказалось по силам. Если бы Злата снимала фильм о последнем в своей жизни дне, она начала бы его с разных кадров, объединенных одной, нехитрой музыкой.
Вот она проснулась в поселке, в доме, включила «Радио России», посмотрела в окно на полное отсутствие солнца.
Вот ее дядя — Басманов-Маковский, завтракая через силу — ради Лизоньки, — посмотрел на серое небо и услышал, как запело «Радио России».
В эту же минуту и грозный прокурор Матвей Исаевич, уже на работе, за своим рабочим столом, включил на минутку, чтобы послушать новости «Радио России». В больнице, сидя у кровати подследственной, Раскольников, чтобы развлечь бледнолицую от недостатка кислорода, немного похудевшую, вялую Катюшу, тихонько включил кнопку радио.
«Позови меня тихо по имени», — медленно, словно разговаривал с ними, запел певец, чем-то внешне похожий на подполковника.
Злата пригорюнилась у себя в доме.
Катюша слабо улыбнулась. Раскольников смотрел на нее, молчал.
Басманов-Маковский погладил руку Лизоньки, сжал в своей, подержал, уткнулся в «дружественный союз» лбом.
Матвей Исаевич думал, какая у него огромная «тихая родина» и что он за нее в ответе.
«Позови меня на закате дня», — несколько раз прослушала Злата и выключила радио.
День начался.
Злата Басманова — будущий триумфатор известного французского кинофестиваля — не спеша собирала чемодан. Рука, с силой вывернутая любимским следователем два дня назад, все еще, несмотря на примочки, побаливала.
«Как же я буду приз получать? — огорчалась Злата и злилась, глядя в зеркало на себя, неуклюжую из-за руки, медленно двигающейся. — Еще уроню серебряное животное. Еще отвалится у него голова от удара о пол, где полный зал знаменитостей. Ну и ладно! Придумаю что-нибудь остроумное на этот случай. Время в самолете будет».
Она открыла еще один шкаф, с тоской заглянула в него — полный. Надо порыться, выбрать одежду по сезону, по погоде, по месту, куда едет, примерить. Надо, чтоб кто-то помог, оценил, как костюмчик сидит на фигуре. Надо бы… Да нет никого в доме. Леночка, как уехала с Гришей и дядей, так и пропала — не горит желанием возвращаться. Как она, где она, Злата не знала. Дяде и Леночке она не звонила ни разу, потому что обиделась, потому что одной ей не легче, но лучше.