Родители жили между собой, как и до папиных «командировок». Иногда спорили и даже ссорились, но не сильно, потому что у мамы была способность на все смотреть со снисходительной усмешкой. Иногда мне казалось, что она видит в папе не столько мужа, сколько большого сына, моего старшего брата. По правде говоря, я и сам на него порой смотрел так же.
Папа писал короткие сценарии для местных телепередач и более длинные — для всяких постановок. Один раз его имя оказалось даже среди авторов сериала, который смотрела вся страна. Маму на работе поздравляли сотрудницы. Но она говорила, что эта картина — чудовищная дребедень, «Санта-Барбара на подмосковный лад». Папа соглашался. Однако объяснял, что порой приходится «наступать себе на горло, чтобы вырваться из финансовой блокады».
— Особенно в нынешних условиях глобального кризиса.
О кризисе говорили везде и всюду, поэтому мама не очень критиковала отца. Тем более что мы действительно «вырвались» и сумели выкупить квартиру. «И даже кое-что осталось для дальнейших планов», — напоминал иногда папа. Он собирался купить у своего приятеля-сослуживца Садовского подержанную «Мазду». Тогда мы сможем всем семейством путешествовать, где хотим. Как в давние времена, когда у нас была старенькая «Лада», развалившаяся потом «буквально посреди дороги».
Мама к идее с «Маздой» относилась осторожно. Опасалась, что папа на этой иномарке врежется в первый же столб.
— При твоей-то безалаберности… Тем более, что там правый руль.
— Вот именно — правый! — восклицал папа. — Наше дело правое, победа будет за нами!
Мама качала головой. Ее успокаивало лишь то, что в условиях кризиса деньги дешевели быстрее, чем накапливались и пока «Мазда» оставалась мечтой. Правда, папа рассчитывал на свой сценарий телеспектакля «Тени как шпалы» (о молодых журналистах). Этот сценарий обещал продвинуть в производство папин московский знакомый, старый писатель Всеволод Глущенко. Он был наш земляк, а потом перебрался в столицу. У Глущенко отец когда-то учился на журфаке и считался «перспективным автором».
Новый сценарий маме нравился больше, чем старый сериал. Но она говорила:
— Именно поэтому его и провалят. Сейчас продюсерам нужна только всякая любовно-детективная мура…
Я сценарий тоже читал, но, как говорится, «не составил конкретного мнения». Местами казалось интересно, а чаще — так себе. И папе я высказывал это откровенно (хотя и осторожно — чтобы не гасить его вдохновение).
Я заправил рубашку под ремешок и покрутился перед мамой, как перед зеркалом.
— Нормально?
— Совершенно ненормально, — вздохнула мама. — Одни ноги да уши…
— А еще умные выразительные глаза, — напомнил я.
— Глаза голодного Маугли… Почему ты не обедаешь в школе?
— Достаточно, что там травится вчерашними омлетами Лерка.
— Не сочиняй! «Вчерашними»! У вас в школе постоянные санитарные проверки…
— А зачем обедать в двенадцать часов, если в два или три приходишь домой и здесь на плите заботливо приготовленная мамина еда?
— Подлиза… Но сейчас-то ты можешь пообедать, раз уж пришел?
— Сейчас очень даже могу! Потому что после шестого урока у нас еще экскурсия на кукольную выставку… Это мама Рита придумала для выполнения своих планов внеклассной работы. Хватило ума…
— Не ворчи. Все говорят, очень интересная выставка. Я в детстве обожала кукольный театр…
— В детстве я тоже обожал…
Мама опять скользнула по мне глазами.
— Судя по твоему «прикиду»… и по твоим разговорам, детство у тебя еще не закончилось.
— Ну и ладно. Я и не хочу, чтобы закончилось… — Я начал перекладывать из школьно-костюмных карманов в «летние» всякую мелочь: проездной билет (в общем-то почти не нужный), карандашик-брелок, плоский старенький (но надежный!) мобильник… Потом глянул на злополучную пятисотрублевую бумажку, она лежала на тахте рядом с брошенными брюками.
— Мама… а эта «деньга»… она ведь случайная, верно?
— Ты на что намекаешь?
— Ну, она, будто неожиданный клад… А те, кто находят клад, они же делятся друг с другом, да?
— Любопытное суждение. Но нашла-то этот клад я!
— Но в моем кармане!
— И… на какую долю претендует юный авантюрист?
— На… «пополам».
— Нахал.
— Но это же справедливо!
— Ладно, — усмехнулась мама. — Вышла и почти сразу вернулась с кошельком. — Вот тебе «справедливость». — Она выложила на стол две сотенные бумажки, потом четыре десятирублевки и наконец две блестящих пятирублевые монетки. — Как в бухгалтерии… Однако скажи, зачем тебе деньги?